Неизвестный Александр Беляев. Отсутствует

найти забвенье. «Мне надо было забываться, а в вашей жизни не было игры».

      «Быть предводителем, сидеть в банке – так стыдно, так стыдно.» А кругом – Каренины, – как лучшие из окружающих. Но слишком не велика цена этой «хорошести» Карениных. «Ты лучше меня», – говорит Федя Каренину и добавляет: «Какой вздор! Лучше меня не трудно быть! Я – негодяй, а ты хороший, хороший человек! И от этого самого я не изменю своего решения»!

      Каренин хорош только тем, что он не делает плохого, его добродетель отрицательного свойства.

      Он хорош, но вот поэтому-то самому Федя и не возвращается назад к жене и всему обществу, что оно состоит из «хороших» Карениных, которым не в чем каяться, но и нечем хвалиться. И не верьте Феде, когда он в предсмертном письма пишет, что любит Каренина, этого «тупого прямолинейного» человека, (как он обмолвился в разговоре с Абрезковым).

      Жизнь есть творчество, а разве есть что-нибудь творческое в Каренина? Корректный, размеренный, лояльный… холодом веет от него, точно не живой человек, а манекен… Ходит говорить, а в душе какая-то мертвечина. Живой труп…

      Вернуться назад? «А завтра что? „Все буду я – я, а она – она“. Она будет та же: по-своему любящая, своей размеренной любовью, не восходящей из рамок благоприличий. Разве она бросит все, чтобы идти за ним? Холодная, мертвая любовь…

      Он не может вернуться к ним! Судьба сделала его живым трупом, но у него живая душа, и он – живой… (Хоть ты пьешь, а ты живой человек, – говорит Маша). А они все? Не живыми ли трупами лишенным творчества, „изюминки“ должно казаться Феде все то общество, куда зовет его Каренин? Служить в банке, иметь холодную любовь жены, друзьями – Карениных, нет, лучше пить, забыть все в раздольной цыганской песне, лучше погибнуть, но не вернуться живому к трупам!

      Таков Федор Протасов; человеку, быть может, не достаточно сильной воли, но с широким размахом, огнем в сердце, умом.

      Не таким изобразил его в театре Народного дома г-н Дмитрий – Тимский. Его Федя – жалкий, безвольный чеховский нытик. И когда Маша говорит „ты живой“!», не верится. Не чувствуется трагедии яркой личности, не нашедшей себе места в курятнике мещанского благополучия, поэтому и возбуждал не столько симпатию, сколько простую жалость к слабому, погибшему человеку.

      «Изюминки» нет.

      Г-жа Херувимова не дала определенного типа. Более других приблизился к пониманию роли г-н Дубов, давший кое-какие «Каренинские штрихи». Г. Яновский уж очень «тянул» Абрезкова. Недурный Александров г. Пеняев. «Отчитывала» роль г-жа Комаровская. Тяжеловесная Маша г-жа Борцова. Остальные читали роли. Постановка для Народного дома недурная, но смена 12 картин все-таки утомительна.

      «Смоленский вестник». – Смоленск, 1911. – № 219 (6.10).

      А. Беляев (под псевдонимом В-la-f)

      [В воскресенье, 27 ноября в зале Дворянского собрания…]

      В воскресенье, 27 ноября в зале Дворянского собрания состоялся концерт сестер Любошиц и Петровой-Званцевой при участии пианиста П. Любошиц.

      Первою и самою интересною