Законник. Семён Данилюк

(прим.: служба наружного наблюдения.)

      Гулевский вгляделся туда, где сидели члены его кафедры. Нашел глазами аспирантку Маргариту Зудину, движением подбородка показал ей на дверной проем. Та оглянулась, понятливо кивнула, поднялась и, пригнувшись, чтобы не привлекать внимание, принялась пробираться к выходу. Впрочем, попытка не привлекать внимание была скорее данью вежливости. Как только красавица в ладном, узком на груди капитанском кителе появилась в проходе, добрая половина мужских глаз принялась сопровождать её. Вот она добралась до Стремянного, шепнула что-то, подхватила под локоток и повлекла на свободные места. О Жене Стремянном можно было больше не беспокоиться.

      Гулевский расслабился, даже благодушно скосился на трибуну. Но тут Толстых, войдя в раж, завернул что-то вовсе невообразимое, – назвал юбиляра симбиозом Кони и Плевако в одном лице.

      Гулевский заметил, как недоуменно, будто при публичной непристойности, переглянулись гости в первых рядах, как Машевич, дотоле терпеливо скучавший, вздрогнул и прикрыл глаза пальцами.

      Краска стыда залила лицо юбиляра. Он склонился к Резуну.

      – Валя, давай заканчивать.

      Округлая физиономия начальника Академии расплылась:

      – Придется ещё потерпеть, Илья Викторович. Никто не заставлял вас столько натворить за какие-то пятьдесят лет. У меня обширный список записавшихся. Да я и сам ещё не выступал.

      Гулевский с силой придавил руку Резуна. Губы сжались в злую скобку.

      – Пожалуйста, Валя! – процедил он. – Или сам поднимусь и прикрою эту лавочку! А если у тебя недержание речи, поизгаляешься на банкете.

      – Ну, разве что – на банкете, – Резун выпростал запястье. Опасливо зыркнул на юбиляра, – он как никто знал взрывной характер своего бывшего научного руководителя.

      В прошлом году Резун ездил на правовой симпозиум в ЮАР. И – там, на сафари, впервые увидел на свободе носорога. Носорог мирно пасся, не обращая внимания на повыскакивавших из джипа туристов. Резун, приготовив видеокамеру, решил подойти поближе. Но сопровождавший рейнджер ухватил его за руку и потянул назад.

      – Шестьдесят метров, мистер! – для наглядности он провел сапогом черту. – Если больше шестидесяти, вы для него не существуете. Но шестьдесят – это его ареал. Как только зайдете на пятьдесят девять, развернется и – атакует. И тогда помоги всем нам Бог!

      Резун долго соображал, кого же напоминает ему эта носорожья повадка. И – вспомнил: конечно же, Гулевский! Один к одному. Такой же деланно спокойный, вальяжно снисходительный, погруженный в себя барин. Пока кто-то, кто не догадывается, что перед ним носорог, не перейдет грань допустимого. И тогда помоги ему Бог!

      Через полчаса приглашенные переместились в столовую.

      В перерыве Гулевский успел сменить форму на лёгонький черный джемперок и слаксы, в которых чувствовал себя по-настоящему свободным.

      Героя торжества, как водится, посадили на возвышении, за отдельный,