Капкан супружеской свободы. Олег Рой

красивой, таинственно переливалась в его руках и казалась ему воплощением странной, загадочной и такой непонятной для него жизни его любимых женщин.

      Вздохнув, он осторожно поставил вещицу на место и подошел к окну. Внизу волновался и бурлил Ломоносовский проспект, прямо перед ним высился шпиль университета, и запах яблонь из университетского сада – весна в этом году была на редкость ранняя и дружная – таял в голубоватой дымке утра. Алексей закурил наконец первую за этот день сигарету и, запретив себе думать о чем бы то ни было, прислонился головой к холодному стеклу оконной рамы.

      – Ты все-таки сердишься? – раздался за его спиной голос Ксении. На сей раз он вовсе не был для него неожиданным: Алексей прекрасно слышал, как она вошла в спальню, но ему не хотелось ни оборачиваться, ни спорить о том, о чем спорить было давно бесполезно.

      – Нет, – ровным тоном ответил он и, обернувшись, приобнял жену. Так стояли они рядом, глядя друг другу в глаза, ни о чем не спрашивая и не давая друг другу никаких ответов и обещаний. Между ними лежала целая жизнь, и в который раз уже за это утро Алексей Соколовский истово помолился богу, чтобы эта жизнь оставалась их общей жизнью и дальше – долго, долго, до конца, до последней березки над холмом…

      А Ксения, с сожалением оторвавшись наконец от мужа, кивнула на аккуратно застегнутый, дорогой кожаный чемодан, стоявший в углу комнаты, и спросила:

      – Ты видел?.. Я все положила тебе как обычно, но все же посмотри на всякий случай, вдруг что-то забыла.

      Он рассеянно кивнул и, вернувшись наконец сердцем к тому, что последние месяцы полностью занимало все его мысли, взволнованно, с жаром заговорил:

      – Ты только представь себе, Ксюха: специальная номинация Венецианского фестиваля, сотни экспериментальных театров со всего мира, лучшие театральные имена! А я не уверен на этот раз – нет, не в спектакле, но в труппе, в ребятах… Что-то не то творится у нас в последнее время…

      Он осекся, не желая полностью посвящать жену в то, что происходило у него в театре – и происходило, пожалуй, прежде всего по его вине, – но Ксения, словно не обратив внимания на его нечаянную оговорку, осторожно заметила:

      – Мне кажется, ты напрасно так нервничаешь. Да и тебе ли беспокоиться об уровне труппы? Ты был с ребятами в Авиньоне, был в Стретфорде-на-Эйвоне, объездил чуть ли не всю Европу – и никогда, нигде ни одной осечки!

      – Но уровень, статус, ответственность! Нет, ты не понимаешь, – он почти сорвался на крик, но усилием воли приказал себе задавить его, замолчать, остановиться. Затронутая тема была слишком болезненной для Алексея, и жена слишком мало знала об истинном положении дел в театре. Поэтому, боясь, что не сможет сдержаться, он резко отошел от окна и сделал вид, что углубился в изучение разложенных на кровати документов.

      – Я все понимаю, – успокаивающим тоном произнесла Ксения. – Я понимаю, что ставки слишком велики: тебе уже есть что терять, твой