Срединная территория. Анатолий Андреев

само по себе было не меньше, чем признание в любви.

      Все, что происходило между нами, больше всего напоминало игру – и меньше всего было игрой. «Все или ничего», «сейчас или никогда» прямо витало в наэлектризованном воздухе моей гостиной, которая одновременно служила мне спальней и кабинетом. Я с большой легкостью и радостью принял на себя душевный груз «не притворяться». Во мне проснулся дар чуткости, о котором я всегда подозревал: я был смелым до дерзости, где необходимо и где это помогало избегать неловкости, и одновременно как бы робким – там, где не знал, как поступить. Здесь мне помогала Елена.

      Удивительное единение и взаимопонимание (слаженный ансамбль!) с едва знакомой мне девушкой были какого-то высшего порядка, и сами по себе свидетельствовали о том, что мы все делаем правильно.

      Наши тела медленно, но уверенно сближались, сладко тоскуя друг без друга.

      От ее груди я не мог оторваться добрых полчаса. Просто не мог убрать руки, не веря в реальность неземного (буквально!) наслаждения.

      – Как ты называешь все происходящее с нами? – спросила Елена.

      – Я бы рискнул назвать это любовью. С первого взгляда. Это в порядке вещей.

      – Ты хочешь сказать, что любишь меня?

      – Я очень надеюсь, что и ты меня любишь. Я бы этому не удивился.

      – Нахал. Ты хочешь, чтобы я первая сказала тебе?

      – По-моему, ты опоздала.

      – Разве ты говорил мне о своей любви?

      – А разве ты в ней сомневаешься?

      – Нет, не сомневаюсь. А как ты называешь эту штуку? – спросила она без стеснения, когда я безо всякой неловкости освободился от трусов.

      – Ментула.

      – Ментула… Почему? – изумилась она.

      – Меня научил этому римский поэт Катулл. Благодаря ему я тоже едва не сделался поэтом. Оцени: «У Валерия Катулла была огромная ментула».

      – Тебе тоже не на что жаловаться. По-моему.

      – Я рад, что ты это заметила…

      Мои руки в это время уже плотно обвивали ее упругое и такое открытое, податливое, жаждущее тело.

      – Если я правильно понял, у тебя еще не было брачной ночи…

      – У меня еще никого не было, – просто сказала Елена. – Моя шкатулка – для тебя.

      Пальцы мои побежали резвее, и вскоре я убедился, что ничего прекраснее я никогда в жизни не держал в своих руках. Тело ее открывалось мне и верило мне до конца. Такое доверие несказанно возбуждало меня, ласки мои были сдержанными только потому, что я боялся испугать ее своей страстью.

      Нужный момент наступил быстро и неотвратимо – и я бережно вложил свою роскошную ментулу в ее изумительно увлажнившуюся шкатулку, нежный, мармеладный бархат которой был доступен мне одному.

      – Что это было? – спросила тихо потрясенная Елена, когда мы похитили у вечности несколько бесконечных волшебных мгновений.

      – Это было счастье, – ответил я, как молодой бог, совершенно уверенный в своих возможностях давать и правах получать райские ощущения.

      – Я