Для кого восходит солнце. Анатолий Андреев

самого себя тошнит, а тут еще бабы из ребра Адамова…»

      На квартире Спартака его ждала забавная жанровая сценка.

      Пить одному, очевидно, было уже невмоготу, и Евдокимыч затащил в квартиру какого-то бомжа, «очень приличного человека», как уверял потом Ярилина. Неизвестно отчего, Астрогов решил, что перед ним «клошар», друг Жан-Вальжана. На Тима симпатии хозяина не произвели никакого впечатления, а клошар произвел впечатление резко отрицательное. В знак протеста Тим забился под диван, и под его обиженный рык происходил весь диалог, свидетелем которого, отчасти, стал Ярилин. Роскошь человеческого общения началась со скупого вопроса под солидное бульканье дешевого плодово-ягодного, якобы, «чернила». Перекрывая рык и бульк, Спартак первый, по праву хозяина, выдавил из себя нечто располагающее к беседе.

      – Кто?

      – Падель.

      – Падель?

      – Так точно: Падель.

      – Ну, здравствуй, Падель. Коль не шутишь.

      – Никак нет, не шучу.

      – Да уж вижу, что не шутишь. Не склонен ведь, так?

      – Так точно. Где нам, гы-гы.

      – Ну что, Падель, врежем, а?

      – А разве у нас есть выбор?

      – Ответ, достойный Канта. Знаешь такого?

      – Васька, что ль?

      – Никак нет. Эмка.

      – Погоди. Я знаю этого кривого пидараса. Он живет… ну, магазин «Фрукты-овощи»…

      – Нет, он жил в Кенигсберге.

      – Космополит?

      – Так точно. Интересовался небом. Поехали, Падель.

      Этим бы, судя по всему, диалог и кончился. Дальше Паделю осталось бы обчистить квартиру и мирно удалиться восвояси. Но сделать это было непросто: Падель в его состоянии вполне мог променять добычу на сон. Он то ли воровал, то ли спал на ходу. Словом, пребывал в маргинальном состоянии.

      Явление Ярилина внесло коррективы в сценарий банальной попойки людей дна. Падель был удален под белы руки с траурной каймой под ногтями. Спартак безжизненно раскинулся на диване, а Валентина Сократовича продолжала мучить безотчетная тоска. Он гладил Тима и думал, что и он, Ярилин, виноват в том, что Спартак так безобразно опустился. Ладно бы эта сучка Жевагина со своими скудоумными проделками, но ведь и он, Валентин, добивал своего упавшего друга. Кто виноват? Что делать? Битый небитого везет – это еще понятно. Но кто битый, а кто – нет?

      Вот в чем вопрос.

      Дальше нам надо бы изобразить муки Астрогова, по крохам собиравшего волю и сознание в чаду тяжкого похмелья. Но это не поддается никакому описанию, вживаться в этот ад – самоубийственно, поэтому мы, с одной стороны, щадя себя, и, с другой стороны, из гуманных соображений по отношению к читателю, сразу перейдем к иной интересующей нас сцене из жизни.

      – Все работаете, Спартак Евдокимович?

      – Сказать, что работаю – неловко как-то; сказать не работаю – обидно. Для себя что-то ковыряю… Проходите, коллеги.

      Так встречал своих гостей Астрогов на седьмой день после того, как его покинул Ярилин. Друзей примирила