Дети света. Александр Петров

Я пятнадцать лет на квартиру стою, и мне ее как своих ушей не видать.

      – А криминал! Не страна, а какая-то преступная группировка.

      – Спокойно, господа славяне, так у нас дела не пойдут, – решительно поднял руку веселый. – Сейчас могут начаться нежелательные диспуты. Я же по врожденному миролюбию души убедительно попрошу раскошелиться на средства мирного решения вопросов. Ну, что с нами, совками, поделать, если мы только в состоянии расширения сосудов становимся добрыми и великодушными.

      По рукам пошла хрустящая полиэтиленовая сума. Каждый что-нибудь да бросил в ее распахнутое нутро. Веселый схватил ее и побежал в ближайший магазинчик под названием «Что душе угодно». Вернулся он так быстро, что даже его поведение обсудить не успели. Только молча с мыслями собрались, – а он тут как тут. Кроме туго набитого пакета в его руках появился ящик, который он приспособил под стол заседаний.

      – Скажу по-простому, – поднял пластмассовый стаканчик тостующий. – давайте несколько выпьем – это так сближает!..

      Когда выпили «по первенькой» и закусили, народ стал преображаться. Познакомились. «После второй» народ размяк и сделал первые шаги к сближению: раскрыл сумки и достал «домашнее». Так на столе появились сало, яички, зелень, огурцы с помидорами, и даже пирожки.

      – Был я здесь в гостях у одного крутого мужика, – кивнул Родион в сторону поселка с трехэтажными дворцами за высоким забором. – Представьте, у него все есть. Ну все! А ему скучно. Все страны объездил, вина какие ни есть продегустировал, блюда мировой кухни перепробовал, машин целый гараж перебил… Женщины с него только деньги тянут, а любви не дают по причине ее в них отсутствия. Друзья предали и продали. Живет один и скучает. Вот я к нему и приезжал по душам поговорить. Верите ли, удалось мне этого царевича-несмеяна развеселить. Да еще и жизнелюбием поделиться. Так он провожал меня, как руку себе отпиливал, – с великой неохотой. Приходи, говорит, живи тут, я тебе мильён отстегну, только будь моим придворным шутом. А я чего? Могу хоть шутом, хоть клоуном, только чтоб человеку хорошо стало.

      – Эх, Родя, насмешил! Шутом! Эк закрутил! – хлопала по плечу веселого философа его соседка Надя-шарик, розовая и широкая жестами.

      – А ты, Надюшенька, еще не знаешь, на что способна! – Родион убедительно погладил ее рыжую кудрявую голову. – Если тебя немного раскрыть, как личность, ты у нас зацветешь аки маков цвет и за истиной потянешься, как за солнышком. Или вот, к примеру, посмотрите на маму Веру и ее дочурку Танечку – это же не раскрывшиеся бутоны любви. Это бриллианты души и духа! Да я готов умереть тут за вас, чтобы только вам немного лучше стало!

      – Ну, умирать тебе, Родя, торопиться не стоит, – весомо пробасил загорелый Василий. – Мы еще с тобой поработать должны всласть.

      – Так я уже и не против, Вась, если, конечно, со смыслом. И для ради моего народа. Который я, как известно, люблю.

      – А как же прослойка народа, которую я имею честь представлять? – поинтересовался интеллигент Иннокентий, слегка захмелевший. – Я имею в виду, собственно, нас, людей умственного