Дочь генерала. Александр Петров

диционной ностальгией. Или позже?.. Не важно. Не стоит искать здесь конкретные события и знакомых людей, потому что все это могло произойти в любое другое время и с другими людьми.

      В те годы неженатые мужчины искали себе возлюбленных строго противоположного пола. Так было принято. И большинство соискателей узнавало на собственном опыте, какова пропасть между идеалом и реальным человеком, даже если это цветущая девушка. И тогда они шли по стопам Виктора Франкенштейна, создавая собственный гомункулус: «если бы к глазкам Машеньки да прибавить носик Милочки, да влить разум Сонечки, да отшлифовать элегантностью Ирочки, да отполировать обаянием Оленьки, да вставить в оправу скромности Верочки…» О том, что получается в результате таких экспериментов, можно прочесть в одноименном романе миссис Шелли.

      А теперь внимание! Именно такая идеальная девушка – без порока и изъяна – вошла в настежь распахнутые двери студии. Шатенка и вся в чем-то таком невесомо-светлом, изысканно-скромном. В светло-карих глазах сияли янтарные огоньки. Едва заметная застенчивая улыбка обдавала окружающих лучистым теплом. Скажете, таких не бывает? Уверяю: были, есть и будут! Правда, только с первого взгляда… До второго, третьего и так далее мы еще дойдем, и что нас ожидает за тем поворотом, не знает никто.

      Итак, девушка замерла в нерешительности, слегка прищурила выразительные глаза и медленно обвела взором просторное помещение с тремя бородачами, занимавшими каждый свой сектор.

      – Ой, к кому это? – икнул Вася, румяный курносый толстяк, расплываясь в улыбке, в которой принимало участие не только лицо, но и вся верхняя часть тела.

      – Не волнуйся, не к тебе, – успокоил его спортивный брюнет Боря, пружинисто поднявшись навстречу незнакомке.

      Однако девушка, удостоив его лишь мимолетным взглядом, продолжила поиск.

      – Вы само совершенство! – воскликнул Боря, приглаживая франтоватую эспаньолку и пузыри на рыжих вельветовых брюках.

      – Мне это уже говорили, – рассеянно кивнула незнакомка, не возражая против целования своей ручки окаменевшими мужскими губами. – А где Сергей?

      – Вон тот анемичный мачо, – указал подбородком Борис в дальний угол, – и есть его останки.

      Девушка подошла к сидящему в глубоком кресле мужчине, закрытому большим глянцевым журналом, и в легком поклоне нависла над ним.

      – Простите, не могли бы вы проявить уважение к бедной девушке? – смущенно пропищала она тонким голоском, в котором звучала просьба, ирония и самооправдание. Вообще-то при желании там можно было услышать гораздо больше: все-таки ситуация нештатная, и все оказались в смущении.

      – Еще чего!.. – хрустнул журналом тот, кто использовал его в качестве щита. Впрочем, не вполне удачно: щит не мог скрыть бордовых пятен, выступавших на руках и обнаженных щиколотках.

      – Вчера вечером вы показались мне более учтивым.

      – Это… Я был… того… в исступлении, – последовал ответ, причем ноги в стоптанных шлепанцах заходили ходуном.

      – Исступление – это когда душа исступает, то есть выходит, из тела и живет отдельно, по своим душевным законам, – пояснил Борис, старательно напоминая о своем присутствии.

      – Спасибо, я в курсе, – вежливо кивнула девушка. Потом сокрушенно обратилась к Сергею: – Мне лучше уйти?

      Василий, и тем более Борис, молча, но красноречиво возмутились такой постановке вопроса, вращая глазами и размахивая руками у нее за спиной. Только девушка не обращала на них внимания, а видела лишь того, кто упорно сидел за укрытием и выдерживал динамичную паузу в двенадцать тактов.

      – А вы это… Чего приходили-то? – раздалось, наконец, из-за журнала. Шлепанцы замерли.

      – Да вы сами пригласили меня вчера. Вот я и пришла… – снова пискнула она. Наконец, решительно выдохнула последний аргумент: – Я и пельмени принесла, как вы просили. Сама лепила!

      – Тогда другое дело! – ожил Сергей и отложил журнал. А трое присутствующих увидели изможденно-пятнистое, но весьма привлекательное лицо с мешками под голубыми глазами в обрамлении светло-русых растрепанных кудрей.

      Друзьям Сергея было известно то, что девушке узнать еще только предстоит. Ходить на поэтические вечера входило в его обязанность, но не нравилось. Дня за два до объявленного вечера он становился раздражительным, волновался и не находил себе места. За несколько часов до выхода пятнистый румянец покрывал его бледные скулы, а глубоко ввалившиеся глаза возбужденно сверкали голубыми молниями. На вечере он мог просидеть в темном углу, мрачно цепенея от окружающего буйства, или, наоборот, впадал в неистовство, привлекая к себе слишком много внимания. По большей части, конечно, дамского… Домой приходил усталым, подавленно молчал и падал на кровать. Утром становился тихим, как сытая кошка. Впрочем, как раз именно сытости ему в то утро и не хватало. Друзья, занятые делами, как всегда позабыли о завтраке. Сергей же утопал в кресле, внутренне переживал вчерашнее, не смотря на требовательное урчание поэтических недр.

      Пока наш голодный поэт знакомит гостью с устройством кухни, пока готовится завтрак, нелишне