Те же и Скунс. Елена Милкова

не упускает случая поиздеваться над слежкой… Нет, ребята, мне этот человек положительно нравится…

      – Кстати о птичках!.. – вполглаза поглядывая на котёнка, вспомнил эгидовский шеф. – Последнюю бачку чуть не забыл рассказать. Две недели назад наши коллеги из Нового Орлеана получили наводку, что, мол, такой-то, по некоторым непроверенным данным, имеет выход на Скунса. Стали они его осторожно окучивать…

      – Доверенное Лицо? – с надеждой спросила Пиновская.

      – А кто его теперь знает… Так вот, в день «Д» засело это Лицо или там не Лицо в уличном кафе, стало кушать салат из авокадо с креветками и кого-то между делом поджидать. Двое коллег наших, ясное дело, тише воды, ниже травы давятся кока-колой, боятся спугнуть…

      – А пальмы на ветру ш-шух… ш-шух… – мечтательно прошептал Саша.

      – Тут появляется неустановленный тип невнятной наружности, – продолжал Сергей Петрович. – Сейчас же каким-то образом определяет, что злополучное Лицо имеет компанию, и этак, знаете, демонстративно пугается, а потом с большим тарарамом даёт от сыщиков дёру. Те за ним… Красиво, говорят, удирал, даже не без некоторой элегантности… Заулками, переулками, через всякие там дворики, сметая бельё… и шасть прямиком в одно весёлое заведение. И тотчас, как по команде, вылетают оттуда штук десять стахановок любви и с визгом облепляют несчастных детективов с головы до пят. Пока те, чертыхаясь, из них выпутываются, преследуемого, понятно, уже ни слуху ни духу. Лица, естественно, тоже…

      – Увёл, – констатировала Пиновская. Плещеев кивнул.

      – Наводчика двумя днями позже нашли в мусорном ящике. Весьма, я бы сказал, мёртвого. Лицо бросило все дела и растворилось бесследно, а ещё через день прямо в пентхаузе грохнули Джулиуса Грегори. Причём, судя по вызывающей наглости исполнения…

      – Там тоже отметился наш общий друг, – довершил Саша.

      – Я только не совсем понял, – сказал Дубинин– какая корысть была девушкам…

      – А очень даже прямая! – Сергей Петрович снял очки и, подышав, принялся протирать линзы платочком. – Самая бойкая мадемуазель, французская креолка, в участке охотно поведала, как однажды приехала по вызову и нарвалась на садиста. Даже рубчики от хлыста показала… Так вот, еле-еле вырвалась и в чём мама родила сиганула в окошко. Второй этаж, вывихнула ножку, ползёт, плачет и ждёт, естественно, что клиент её сейчас за причёску обратно поволокёт. Тут подкатывает «Харлеище» поперёк себя толще, а на нём ну о-очень симпатичный, знаете ли, месье. И весьма учтиво так спрашивает, что же это, мол, за беда приключилось с мадемуазель и не может ли он быть ей чем-то полезен. Заметьте, на безупречном французском. Всё это посреди довольно глухой улицы в половине пятого ночи…

      – Жельтмен, – вздохнула Пиновская. – О Господи!..

      – Девка сквозь слезы и кровавые сопли что-то лепечет, тычет пальчиком в сторону дома, – продолжал рассказывать Плещеев. – Месье выслушивает, после чего снимает кожаную куртку и даёт ей прикрыть срамоту а сам не спеша поднимается по лестнице. Что там происходит, мадемуазель, конечно,