Чужая маска. Александра Маринина

она казалась совсем старухой. Леонид велел ей принимать чужих людей только в желтом, а с ним самим общаться только в фиолетовом. Людмила не смела ослушаться, она боготворила Параскевича и считала его своим повелителем. Вчера он обещал появиться между восемью и девятью вечера, но она начинала готовиться к его появлению заранее: переодевалась, ставила на стол семь свечей, которые следовало зажечь в первые же минуты после его прихода.

      Она достала из коробки семь новеньких свечек, а из ящика старинного серванта – семь подсвечников, расставила их на столе в том порядке, которого требовал Леонид, и начала ждать. Уселась в кресло и погрузилась в тупое оцепенение. Ровно в восемь вечера раздался телефонный звонок.

      – Я иду к тебе, – прошелестел далекий и неземной голос. – Готовься и жди меня, я иду к тебе…

      Людмила вскочила с кресла и судорожно заметалась по квартире. Нужно выключить лампы и люстры, Леонид не переносит яркого света. Зато в момент его появления непременно должна звучать месса си минор Баха. В большой комнате стоит музыкальный центр с четырьмя колонками, колонки следует поставить особым образом, чтобы звук концентрировался в том месте, на которое указывал Леонид. Она быстро повернула акустические колонки так, как нужно, включила музыку на полную мощность, погасила свет и стала напряженно ждать.

      Леонид возник, как всегда, неожиданно. Ни разу не удалось ей уловить момент, когда он возникал в ее комнате. Вот только что его не было, и вдруг – стоит по другую сторону стола. Людмила кинулась зажигать свечи, когда седьмая свеча загорелась, она повернула ручку и уменьшила громкость мессы.

      – Сегодня ко мне еще раз приходили из милиции, – быстро сказала она, боясь, что Леонид может исчезнуть, а она не успеет посоветоваться с ним насчет самого главного.

      Так уже бывало раньше, иногда он беседовал с ней минут по десять-пятнадцать, а иногда уходил почти сразу после появления.

      – Зачем? Что они хотели?

      Голос его был тихим и каким-то неземным, и Людмиле приходилось сильно напрягаться, чтобы слышать его. Леонид не разрешал выключать музыку, он только позволял делать ее совсем тихой, но церковная музыка все равно должна была звучать. И подойти поближе к нему Людмила не могла, хотя Леонид и предлагал ей это. Она боялась. Они всегда стояли по разные стороны стола, разделенные семью горящими свечами, и Людмила любовалась самым прекрасным на свете лицом. Она готова была все отдать за право смотреть на него двадцать четыре часа в сутки.

      – Они спрашивали, не говорил ли ты мне, кто тебя убил.

      – И что ты им ответила?

      – Ничего. Я ничего им не сказала.

      – Ты согрешила, – сурово и тихо произнес Леонид. – Не для того я ушел из жизни, чтобы идти по вечности рядом с лживой грешницей. Ты должна была признаться во всем.

      – Но как я могла, – залепетала Людмила, не сводя глаз с обожаемого лица.

      – Ты должна была признаться. И если ты не сделала этого сегодня, то сделаешь это завтра. На тебе лежит великая вина за болезнь