Меандр. Лев Лосев

пейсы переделать в бачки

      и перебраться в Новый Свет,

      блюя в Атлантику от качки.

      За этим лирическим иероглифом скрывается несентиментальное представление о той безрадостной, нездоровой жизни, о которой пишут и Рот с Бабелем, знание истории (сотни тысяч украшенных бакенбардами евреев эмигрировали в конце XIX – начале XX века в Америку), память о деде Моисее Вольперте, агенте фирмы «Зингер», торговавшем швейными машинками в Прибалтике и Польше, но еще и глубокое со-чувствие тому еврейскому миру, от Риги до Триеста, который породил Кафку, Шагала, Бабеля, Йозефа Рота, Итало Свево да и Фрейда, в конце концов. (Мать Фрейда, урожденная Амалия Натансон, родилась в Бродах, где ее предки пользовались репутацией «уважаемых коммерсантов и ученых-талмудистов с семнадцатого века»[36].) Иосиф Фрейда не любил, но в «Леиклос» присутствие Фрейда не вызывает сомнений. Музиль значил для Иосифа больше, чем Рот, Малевич, видимо, не меньше, чем Шагал, и Монтале или Джойс, чем Свево. Польскую модернистскую поэзию он любил, не разбирая, кто там еврей, кто католик. Я хочу сказать, что еврейская струя, с которой он порой ощущал кровную связь, была неотделима от центральноевропейской культуры в целом. Именно нарушением этого гештальта я объясняю его ужасное, неприличное стихотворение «На независимость Украины». Единственный раз, когда он обнародовал этот текст, на чтении в Квинс-Коллед-же в 1992 году, он пояснил, что стихотворение продиктовано глубокой печалью. Больше Иосиф его не читал и никогда не печатал, да было поздно. Магнитофонная запись чтения разошлась в копиях по всем украинским кафедрам в Канаде, а в 96-м году расшифровка, с большими искажениями, появилась в киевском еженедельнике «Столиця» вместе с отповедью академика Павла Кыслого. Кыслый о Бродском писал: «Ти був заангажованний, смердючий цап, / Не вартий шгтя Тараса».

      Я никогда не слышал от Иосифа, бывал ли он на Украине, если не считать Крым и Одессу. Спрашивал у общих друзей, те тоже не припоминают. Между тем в дачных, детских строфах «Эклоги летней» вспоминается «река вроде Оредежа или Сейма» (кстати, как и многие ленинградцы, Иосиф пишет неправильно, надо: Оредежи, название женского рода). Оредежь – наша, я и сам ковырялся в огненно-красном песке и синеватой алюминиевой глине ее обрывистых берегов летом 46-го года, но Сейм? И потом

      .. хаты,

      крытые шифером с толью скаты

      и стёкла, ради чьих рам закаты

      и существуют. И тень от спицы,

      удлиняясь до польской почти границы,

      бежит вдоль обочины за матерком возницы.

      Где же это может быть – хаты и тени «до польской почти границы»?

      А что за река течет в балладе «Холмы»?

      В реку их бросить, в реку,

      она понесет к лесам.

      К темным лесным протокам,

      к темным лесным домам,

      к мертвым полесским топям,

      вдаль – к балтийским холмам.

      Если быть педантом и поизучать карту, такой рекой может быть только Щара, в верховьях протекающая по Полесью (в Брестской области Белоруссии). Щара

36

Потом родители Амалии переехали с ней в Одессу, потом в Вену. Богатый двоюродный брат Зигмунда, Симон Германович Натансону молодости австрийский офицер, жил в Одессе. Другие дяди, тети, кузины и кузены – в Румынии, в Бухаресте и в Яссах. Со стороны отца семья в начале восемнадцатого века переместилась из Литвы в Галицию. О российских корнях Фрейда можно прочитать в интересной книге: Rice J.L. Freud’s Russia: National Identity in the Evolution of Psychoanalysis.New Brunswick; London: Translation Publishers, 1993. К автору книги, Джиму Райсу, Бродский очень тепло относился, любил его за светлый ум и веселый характер.