Ангел-хранитель. Ирина Глебова

расставил чайные приборы. – Ребенок есть ребенок, горем долго жить не может. Да и полгода уж прошло, как сгорели его родители.

      Доктор Бородин не согласился.

      – Не скажи, Максим! Детская душа подчас сложнее взрослой. Горе может не проявляться внешне, но уйти в подсознание. И когда ребенок, казалось бы, все забыл, весел, доволен, вдруг начинаются осложнения с характером или нервной системой. Взрослые не понимают, в чем дело, им кажется это необъяснимым. А причина – в загнанном в глубь памяти горе.

      – Вам виднее, конечно, вы доктор. А я человек простой…

      – Да ладно тебе иронизировать! Знаю я твою простоту.

      – Вот уж право, ваше благородие, вы слова какие-то говорите, мне непонятные.

      – Это он-то не понял слово «иронизировать»! – Вадим Илларионович кивнул сестре, призывая в свидетели. – Всю библиотеку мою перечитал, а все в простачка рядится…

      Викентий Павлович наслаждался этой шутливой перепалкой. Он хорошо знал, что между хозяином и слугой существуют давние «неуставные» отношения. Корни их – в военном прошлом обоих, когда Вадим Бородин был полковым врачом, а Максим – его денщиком.

      Рядовой Максим Мельников попал к доктору Бородину молодым солдатом. И сначала – на операционный стол. В феврале 1904 года, в самом начале Русско-японской войны, он служил в конноартиллерийском отряде генерала Мищенко – заряжающим при орудийном расчете. Они получили приказ произвести рекогносцировку Северной Кореи. Разъезды продвинулись вперед на сто верст и почти не обнаружили неприятеля, но несколько мелких стычек все же произошло. В одной из них Максима ранили. Отряд отошел к границе с Китаем, к Ялу, там в госпитале Максиму решили ампутировать ногу – начиналась гангрена. В то время там как раз служил Вадим Илларионович Бородин. Он увидел солдата Мельникова уже на операционном столе и в самый последний момент отменил операцию. Сам прочистил и обработал рану и потом много дней следил за состоянием Максима, лечил. Когда уже выздоравливающего, но слабого и прихрамывающего солдата хотели отправить в обоз, тот попросил оставить его денщиком при докторе Бородине – выяснил исподволь, что такового у доктора нет. С тех пор Максим бессменно при Вадиме Илларионовиче.

      Жена Викентия Павловича постоянно переписывалась с братом, встречалась с ним чаще, чем Петрусенко. Именно от нее он знал историю дружбы доктора и его денщика. Всего лишь через два месяца после госпиталя Мельников пошел со своим «господином доктором» в неравный и жестокий бой под Тюренченом. Сам Бородин не любил об этом вспоминать. Отдавая дань храбрости русских солдат и офицеров, он всегда с горечью ругал бездарное руководство армией. Ведь генералу Засуличу было приказано не вступать в бой с «превосходящими силами». И когда в апреле слабый авангард армии Куроки подошел к Ялу, генерал побоялся ослушаться приказа и дать бой. Мало того, под прикрытием этого отряда японцы навели мост. Когда подошла основная армия и стала переправляться, об этой переправе наши узнали только по грохоту колес о настил моста! И пришлось принять бой всего лишь