Преемник. Марина и Сергей Дяченко

от гордости. Сочтя, что старушечье любопытство вполне удовлетворено, он повернулся и зашагал прочь; мне пришлось покряхтеть, чтобы нагнать его снова:

      – Э-э… Деточка… Зовут-то его как?

      Он остановился, уже с некоторым раздражением:

      – Вы нездешняя?

      Я охотно закивала, тряся седыми космами и разглядывая собеседника в узкую щель своего самодельного капюшона. Кажется, парень ни на минуту не сомневался, что уж здешние-то все как один обязаны узнавать его папашу в лицо.

      – Это полковник Эгерт Солль, – сказал он. Таким же тоном он мог бы сказать – это повелитель облаков, обитатель заснеженных вершин и заклинатель солнца.

      – Светлое небо! – воскликнула я, приседая чуть не до земли. Эгерт Солль! Подумать только! То-то я гляжу – личико знакомое!

      Теперь он смотрел на меня удивленно.

      – Маленький Эгерт, – прошептала я прочувственно. – Вот каким ты стал…

      Он нахмурился, будто пытаясь что-то припомнить. Пробормотал нерешительно:

      – Вы из Каваррена, что ли?

      Милый мой мальчик, подумала я с долей нежности. Как с тобой легко. Из Каваррена…

      – Из Каваррена! – задребезжала я воодушевлено. – Вот где он рос, родитель твой, на моих глазах рос, без штанишков бегал, пешком под стол ходил…

      Он нахмурился – «без штанишков» было, пожалуй, слишком смело.

      – Маленький Эгерт! – я тряслась от переполнявших меня чувств. – Да знаешь ли ты, юноша, что этого самого твоего родителя я и на коленках тетешкала, и головку беленькую гладила, и сопли подтирала, а он, сорванец, все норовил леденец с комода стянуть…

      Парень отшатнулся, тараща глаза; тем временем мое сентиментальное старушечье сердце заходилось в сладких воспоминаниях:

      – Глазки-то шустрые… Через забор к нам шмыгнет, бывало, и давай яблоки воровать…

      Он сглотнул – шея дернулась – но сказать так ничего и не смог.

      – А старик-то отец мой, покойничек, хворостину однажды взял…

      – Что вы мелете, – выдавил он наконец. – Какой… покойник?

      У него, бедного, все перемешалось в голове. Я наседала:

      – …А как подрос наш орелик… Годков двенадцать было ему… Убегу, говорит, в актеры, лицедеить буду на сцене… В труппе господина Флобастера… Тут уж его батенька, дедушка твой, хворостину как взя…

      – Вы, наверное, сумасшедшая, – осторожно предположил он. – Или перепутали имя.

      Он пятился, и при этом все быстрее и быстрее, досадуя, наверное, что ему попалась на редкость прыткая и ловкая старуха:

      – Я?! Помилуй, деточка, я уж восемьдесят лет как все помню! Актриса его сманила, и ведь так себе актриска, ни рожи ни кожи…

      Он побагровел, резко повернулся и пошел прочь; я нагнала его и побежала рядом; по дороге попалась лужа, и я в азарте перемахнула так, что по поверхности воды пробежала рябь. Он замедлил шаг и подозрительно на меня покосился. Чтобы загладить оплошность, я закряхтела с удвоенной силой; седые патлы забились мне в рот:

      – Тьфу…