КГБ. Председатели органов госбезопасности. Рассекреченные судьбы. Леонид Млечин

Другие полагают, что Ягода убил сына Горького – Максима Пешкова, поскольку был влюблен в его жену Тимошу.

      Иван Михайлович Гронский оставил в своем дневнике запись разговора с невесткой Горького Надеждой Алексеевной Пешковой. Разговор состоялся в 1963 году.

      «Пешкова, – пишет Гронский, – попросила о беседе с глазу на глаз. Она очень волновалась. Ее интересовал вопрос: был ли Горький отравлен или умер естественной смертью?

      Ответил ей, что с этим вопросом я должен обратиться к ней, так как в эти дни она все время находилась около Горького.

      Надежда Алексеевна рассказала, что примерно за два или три дня до смерти с Алексеем Максимовичем сделалось плохо: лежать он не мог, поэтому сидел или, правильнее сказать, полулежал в кресле. Говорить он уже не мог. Дежуривший врач (М.П. Кончаловский) вышел из комнаты, где лежал Горький, и сказал членам семьи:

      – Алексей Максимович кончается. Можете пойти попрощаться.

      Мы вошли в конату. По одному подходили к писателю. Он смотрел на нас, но сказать что-либо уже не мог. Я, помню, подошла, поцеловала его в лоб, взяла его руку. Он посмотрел на меня и как-то нежно-нежно погладил мне руку.

      Медицинская сестра (Олимпиада Дмитриевна) предложила впрыснуть камфору. Я набрала камфору в шприц и передала Олимпиаде Дмитриевне, которая тотчас же и сделала инъекцию. А в это время П.П. Крючков позвонил по телефону в Кремль Сталину и сообщил о том, что Алексей Максимович кончается.

      Вскоре к нам приехали Сталин, Молотов и Ворошилов.

      К их приезду Горький как бы воскрес. Видимо, сказалась камфора. Он стал разговаривать. Более того – потребовал шампанского и вместе с приезжими выпил целый бокал вина.

      На другой день он встал, ходил по комнате и играл с нами в карты – в подкидного дурака. Мы все воспрянули духом. Думали, что кризис миновал, что и на этот раз писатель выбрался из болезни и будет жить. Так продолжалось два дня.

      За это время Сталин, Молотов и Ворошилов приезжали еще раз. Сталин рассматривал лекарства, находившиеся на столе, копался в них. Через некоторое время после его отъезда Горькому сделалось плохо, он потерял сознание и вскоре умер. У меня создалось впечатление, что его отравили. Об этих своих догадках я никому не говорила.

      Как вы думаете, мог Сталин его отравить? – спросила Надежда Алексеевна. – Врачей я не подозреваю. Они Горького любили и пойти на такое преступление не могли.

      Я ответил, что в отравление не верю. Стал разубеждать ее в ее подозрениях. Но, откровенно говоря, моя аргументация действовала на нее слабо. У меня создалось впечатление, что в отравление она верит. Да и как не верить, когда все факты последних дней жизни Горького подтверждают эту ее оценку.

      После разговора я долго думал о сообщенных мне Надеждой Алексеевной фактах, взвешивал их и в конце концов пришел к выводу: она права. Человек, организовавший убийство Кирова и многих своих друзей, мог, разумеется, убить и Горького. Тем более, что он ему мешал…

      Сталин неоднократно говорил мне:

      – Не