Бремя империи. Александр Афанасьев

бросил на входе в тир, свой «АК», пристегнул магазин. Огляделся, поднял валявшуюся в углу небольшую жестянку, кажется из-под оружейной смазки …

      – Разрешите? – указал на дверь.

      …

      Вместе со штабс-капитаном вышли на палубу, залитую ярчайшим солнцем, неспешно отошли на самый край от стоящих в ряд на палубе вертолетов…

      – Без команды, господин штабс-капитан, – я протянул своему непосредственному командиру жестянку, – бросьте…

      – Без команды? – усомнился Изварин. – А попадете, лейтенант?

      – С первого выстрела. Шампанского. Дюжина. В офицерском клубе. После похода.

      – Принял! – Глаза штабс-капитана Изварина загорелись азартным огнем, он взял жестянку, отошел шагов на пятнадцать. – Готовы?

      Я вскинул к плечу автомат, застыл в стойке, примерно напоминающей стойку, которую принимают при стрельбе по тарелочкам…

      – Готов!

      Штабс-капитан Изварин бросил на двенадцатой секунде – помариновал изрядно, – причем бросил не вверх, а скорее вперед, что делало выстрел еще сложнее. У края палубы уже столпился технический персонал, люди из палубных команд, понаблюдать за бесплатным представлением – но я не обращал на них внимания, я вел стволом автомата за еле видной блесткой проклятой жестянки…

      Самое главное при такой стрельбе – уловить то самое, почти неуловимое мгновение, когда предмет начинает падать. Перед этим он на долю секунды как бы замирает в воздухе – и вот тут надо стрелять. Если стрелять по летящей банке – неважно, вверх она летит или уже вниз, – попасть можно, только если соблаговолит фортуна…

      Уловив момент, когда жестянка – размером она казалась не больше мухи – солнечным зайчиком застыла на мгновение над спокойной водной гладью, я нажал спуск. Автомат привычно дернулся – и зайчик метнулся словно бы в небеса, подстегнутый пулей.

      Попал…

      – А-а-ставить! – донеслось сзади, бас говорившего своей тональностью и мощью походил на низкий корабельный гудок

      Я обернулся – позади, рядом со штабс-капитаном, стоял дородный бородатый офицер в форме капитана первого ранга. На меня он не обращал ни малейшего внимания…

      – Штабс-капитан Изварин, что это за стрелковые экзерциции на палубе?! Где порядок?! Извольте объясниться!

      – Пополнение принимаем, господин капитан!

      – Пополнение… А тира и спортзала для этого уже недостаточно?

      – Никак нет, господин капитан!

      – Эх, Изварин… – вдруг сменил тон капитан, – не дослужиться тебе до черных орлов[16] вместе с твоими супостатами… Попал хоть?

      – Попал, господин капитан! Я… На дюжину шампанского….

      – Куда его планируешь?

      – В первый экипаж[17], там недокомплект сейчас…

      – В первый? Там же севастопольские все[18].

      – Ну, вот и проявит господин лейтенант свою силу воли, как только что проявил свои способности к стрельбе… –

16

 Черные орлы были вышиты на погонах старшего офицерского состава флота, от контр-адмирала.

17

 Экипаж – восемь человек, столько несет групповой подводный носитель, столько же – скоростная лодка, два экипажа с вооружением берет транспортно-боевой вертолет.

18

 Каперанг Никонов намекает на давнюю и лютую вражду. Крупнейший по численности нахимовский кадетский корпус находится в Севастополе, дальше шел Санкт-Петербург, но в питер-ском качество преподавания считалось выше. И там и там были факультеты разведки, готовившие боевых пловцов для Черного моря и для Балтики соответственно. Кроме того, дети высшего комсостава флота, продолжающие семейные традиции, учились чаще всего в Санкт-Петербурге. Хуже всего было то, что князь Воронцов начинал обучение морскому делу в Севастополе, а по назначении деда в Адмиралтейство переехал в Санкт-Петербург и закончил обучение там. По меркам питомцев Севастополя, это – предательство. Сам штабс-капитан Изварин тоже был родом из Севастополя, поэтому и закатал Воронцова в первый экипаж совсем не случайно.