Русалка и зеленая ночь. Юлий Буркин

таких во множестве принимает». Отвернулся от нас, мол, разговор окончен, и скомандовал послушникам: «Зарывайте!»

      Тут лишь мы уразумели, что владыка шутит и пошли к указанному Зосиме. Тот нас принял радостно, все сразу же постиг, осмотрел отроковицу и сказал, что сей род изгоняется единственно честны́м распятием, и нет дела проще. Мы обрадовались, покушали в трапезной и в кельях для паломников спать завалились.

      Но вот просыпаюсь я ночью от воя волчьего. Ну, думаю, и глушь. Даже вокруг монастыря хищники колобродят. Пытаюсь уснуть дальше, но вой тот прямо в душу мне забирается и холодящим страхом по нутру расползается. Вслушиваюсь я, а голоса-то вроде как человечьи. Или не человечьи? Сам-то вой волчий, а вот надрыв мучительный в конце – хриплый, как у чахоточного – совсем не звериный.

      Лежу я так и думаю: «Надо когти рвать из этой Трансильвании. Мы свое дело сделали, теперь пусть сами с ведьмой возятся». Еще чуть-чуть полежал, послушал… Всё жутче и жутче. Каюк, думаю, надо дьякона будить, да с рассветом драпать. Можно, конечно, и одному, но боязно. Вылезаю я из-под овчины, одеваю подрясник, в руках Крест с Евангелием, иду к его кровати… А его там и нет. «Что ж я теперь в Кривом Роге скажу? – думаю. – Вурдалаки, мол, из кельи утащили вашего дьякона, сам еле ноги унес…» А унес ли? Неизвестно еще… Жаль мне стало, что я домкрат из машины не захватил или монтировку. Как ни крути, а поувесистей распятия будет.

      Вышел я из кельи и по винтовой лестнице двинулся наверх. Не то что бы знаю куда идти, просто подальше от подвалов хочется. Так и до чердака добрался. Кругом на балках летучие мыши висят, бледная луна сквозь щели просвечивает. Радости и успокоения, одним словом, мало. Я уже и корю себя: «Куда поперся? Упырей кормить? Лежал бы себе до рассвета и лежал. Нет, надо было Богдеско пойти искать. А мало ли, может, дьякон по нужде отошел?..»

      Думаю так да кругом оборачиваюсь… И тут вдруг вижу: совокупляются!!! Прямо на соломе, под балками. Дьякон наш в качестве лошади, а она – отроковица наша бесовская – на нем, как наездница. Голая совсем и, что ни говори, в лунном свете до сердечного спазма прекрасная.

      «Слава Тебе Господи! – вздохнул я с облегчением. – Жив отец Виктор. А что совокупляются, так это дело их совести». И пошел обратно. А про то, что наперсник мой под ведьминские чары подпал окончательно, тогда я и не подумал вовсе. Вернулся в келью, заперся покрепче и уснул. Всю ночь, помню, тогда в грешных снах промаялся.

      Просыпаюсь, а дьякон Виктор со старцем Зосимой стоят неподалеку и молча на меня смотрят. Причем смотрят-то с ужасом. Я сел на кровать и понять не могу, чего они на меня так уставились. Говорю, что в голову первым пришло: «Ну, отцы, с отроковицей-то делать что-то надобно. Не век же ей одержимой ходить?»

      «Надобно-надобно, – кивают они и все так же смотрят на меня. – Вы только, отец Аркадий, за гвоздями съездите, и будем изгонять беса». «За какими гвоздями?» – удивился я. А они мне: «За обыкновенными, трехгранными». Я еще раз внимательно посмотрел на них, пожал плечами и спрашиваю: «А куда за ними ехать-то?»