Это смертное тело. Элизабет Джордж

говоря, что бесполезно объясняться, поскольку Робби Хастингс все равно не поверит ничему, что он скажет.

      – Когда человек вроде тебя – вообще любой человек – невзлюбит кого-то, он во всем будет искать подтверждение своей правоты. Понимаешь, Роб, что я имею в виду?

      – По правде говоря, не понимаю.

      – Что ж, ничем не могу помочь. Джемайма оставила меня, и точка. Если кто-то и завел кого-то на стороне, то это Джемайма, потому что я этого не делал.

      – Кто у тебя был до нее, Гор?

      – Никого, – ответил Гордон, – Вообще никого.

      – Брось заливать. Ты… Что-о? – Роб запнулся, – Тебе тридцать один год, и ты хочешь сказать, что до моей сестры у тебя не было женщин?

      – Именно так, потому что это правда.

      – То есть ты пришел к ней девственником? Чистым листом, на котором не было написано ни одного женского имени?

      – Да, Роб.

      Робби, разумеется, не поверил ни единому слову.

      – Ты что, больной, Гор? – спросил он, – Или падший католический священник? Или что?

      – Тебе действительно хочется говорить на эту тему, Роб?

      – Что ты хочешь этим сказать?

      – Да ты и сам знаешь.

      Лицо Роба запылало.

      – Послушай, она постоянно волновалась о тебе, – сказал Гордон, – И неудивительно. Если подумать, это не совсем обычно. Парень твоего возраста. Сорок с лишним, да?

      – Не лезь не в свое дело.

      – Ты тоже, – отрезал Гордон.

      Он знал, что любой разговор на эту тему вернется к тому же, с чего и начался. Что бы он ни сказал Робби Хастингсу, тот, несомненно, уже слышал это от Мередит Пауэлл или даже от самой Джемаймы. Но все это не удовлетворяло брата Джемаймы.

      – Она ушла от меня, потому что не захотела больше со мной оставаться, – снова заговорил Гордон, – Вот и все. Очень спешила, потому что такой у нее характер, и тебе прекрасно это известно. Она мгновенно принимает решения и действует. Если голодна – ест. Если хочет пить – пьет. Если решила, что ей нужен другой мужчина, никто ее от этого не отговорит. В этом все дело.

      – Вот так коротко, Гор?

      – Уж как есть.

      – Что-то я тебе не верю.

      – Ничем не могу помочь.

      Но когда Робби покинул его возле «Королевского дуба», куда они вернулись в молчании, нарушаемом лишь звуком шагов по каменистой дорожке да пением жаворонков на пустоши, Гордон обнаружил, что очень хочет заставить его поверить, так как все остальное вело к тому, что и произошло на следующее утро, когда они с Джиной прощались на подъездной дорожке у пикапа Гордона.

      Прямо позади его старой «тойоты» остановился «остин», и из него вышел человек в очках с толстыми стеклами, поверх которых были надеты еще и солнцезащитные стекла. На человеке был галстук, но он распустил его и оставил болтаться на шее. Мужчина снял солнцезащитные стекла, словно это позволяло ему лучше разглядеть Гордона и Джину. Понимающе кивнул и сказал: «А!»

      Гордон услышал, как Джина произнесла его имя с вопросительной интонацией, сказал ей: «Подожди здесь», захлопнул дверцу пикапа и пошел к «остину».

      – Привет,