Тигр всегда нападает сзади. Диана Бош

исправлять.

      Он улыбнулся.

      Кира посмотрела на него подозрительно и поправила растрепавшиеся волосы.

      – Ну ладно. Пусть так. Вы знаете, как отсюда выбраться? Что-то я никак не соображу, где это мы.

      – Найдем. Здесь куда ни иди, все равно к людям выйдешь.

      – Конечно. Разница только во времени.

      – Это да. А почему вас не было так долго в Москве?

      – Я была в Германии.

      – У вас там родственники?

      – Я по приглашению ездила от немецкого литературного общества. Читала лекции, проводила семинары.

      – Об эмиграции не задумывались?

      – Боже упаси! Я считаю эмиграцию большим несчастьем. Конечно, всякое в жизни бывает, ни от чего зарекаться нельзя. Но чтоб добровольно – нет.

      – Почему? Сейчас многие уезжают.

      Кира пожала плечами.

      – Вот смотрите, Лес. Аксенов – он уехал из России вынужденно и все время скучал по Москве. При первой же возможности вернулся. «Я московский гражданин», – говорил он о себе. Почему так произошло? Да потому что существует понятие менталитета, и даже те, кто его отрицает, все равно до смерти будут помнить русские сказки, услышанные в детстве, русские песни, своих друзей со двора, первую учительницу, первую любовь. Возможно, на чужбине что-то получится у их детей. А для эмигрантов в первом поколении все будет очень сложно.

      – У меня друг эмигрировал в Германию десять лет назад вместе с женой и детьми. На некоторое время мы потеряли друг друга из виду, а потом он разыскал меня. Началась переписка. Он писал то же самое примерно, что сейчас сказали вы, Кира. Писал о тоске, о том, что не может найти себя. О том, что дети, ради которых и делалось все это, вырастают и перестают понимать своих родителей. Они-то как раз уже немцы, а друг, его жена как были, так и остаются русскими. Иногда он шутил, рассказывал что-то забавное. В общем, я не думал даже, что все так плохо. В одном из последних своих писем он мне рассказывал, как были они с женой и детьми в путешествии. Интересном, счастливом, радостном. И вдруг в какой-то момент ему подумалось: «Хочу домой». И тут же обожгло: некуда – домой. Нет дома. Некуда хотеть.

      Лес помрачнел и замолчал, снова переживая.

      – С ним что-то нехорошее произошло?

      – Он вдруг умолк и перестал отвечать на мои письма. А месяц назад я от общих знакомых узнал, что он покончил с собой.

      – Какой ужас!

      – Ему на тот момент исполнилось только тридцать пять. Я перечитывал потом его письма, все пытался понять: почему он сделал это? И понял, что он оказался бессилен перед обстоятельствами. Не смог реализовать себя в том социуме, где очутился, и не смог вернуться назад: дети выросли и никуда уезжать не захотели. Я до сих пор не могу поверить, что его больше нет. Оттого и среагировал так на слово «Германия».

      – Да, я понимаю. Вот потому я считаю эмиграцию трагедией, не всем даны силы ее выдержать.

      Некоторое время они шли молча. Алексей – заново переживая смерть друга, Кира – размышляя об услышанном.

      Лес вдруг отошел в сторону и, присев, снял с гриба прилипший листок:

      – Надо же,