Баллада о курантах. Иван Лукаш

це Екатерине II итальянским зодчим Трезини Доменико.

      Мастер Трезини носил, может быть, темно-лиловый шелковый кафтан, камзол цвета соломы с венецианским шитьем и легко пудрил волосы. У него, может быть, была приятная, прохладная улыбка. Зодчий Трезини был любителем-органистом в церкви на Невской першпективе.

      На церковных хорах, в светлых волнах ораторий, ему явилось нежное золотое видение петропавловской стрелы, высокой, сильной, бьющей ввысь, и в небесном ее полете гармоническая музыка, святая музыка над Санкт-Петербургом.

      Петропавловские куранты – дрогнут ломкими перебоями, смолкнут тончайшим звенением… Куранты были молитвой империи.

      Легчайшими перебоями били четверти часа:

      – Господи, помилуй, – каждую четверть пели куранты.

      Внизу с музыкой шли полки, в академиях, в университетах шумели аудитории, стучали в маслянистом блеске тяжелые машины, гремели кареты на улицах, в вихре искр проносились поезда, на верфях в трепещущих флажках спускали «Палладу» или «Двенадцать апостолов», страшно, сильно двигалась дышащая громада людей, народов, земель, океанов – Россия – и каждый час с высоты золотой стрелы как бы выпаривало звучащее крыло, гармоническим пением осенялся каждый час России:

      – Коль славен наш Господь в Сионе, – пели каждый час петропавловские куранты.

      Зимнее утро. Скрипит снег. Петербург белый. От снега чистейшая тишина в воздухе, необыкновенно светлы лица прохожих. Уже замер в холодной высоте звук курантов, а, кажется, еще проливается щемящий, серебристый «Коль славен», светлым крылом, серебристым покровом осеняя столицу.