Мастер сглаза. Андрей Жвалевский

нескольких рук. Все ставят на красное. Рулетка. Шарик останавливается. Не помню что, помню, что чёрное. Общее замешательство. По лицу «топора» ничего не понять, но, думаю, и он офигел.

      Гарик останавливает кассету и кивком зовёт меня на кухню. Маша с прежним отупением смотрит в погасший экран.

      – Ну, – устало интересуется Гарик, – и зачем ты вылез раньше времени?

      – Да я не собирался! Я и не думал. Просто… человек такой обаятельный… показался сначала. Такому невольно добра желаешь. Помимо воли.

      – А не надо помимо воли! Контролировать себя надо! Фильм «Чапаев» видел? Ближе надо было подпустить!

      – Предупреждать надо! – огрызаюсь я. – Развели тайны Мадридского двора!

      Какое-то время мы молча сидим на кухне. Гарик курит в вытяжку, а я просто не хочу возвращаться в пустую тёмную комнату, – да ещё и с зомби, сидящим в кресле по стойке смирно.

      – Ладно, – вздыхает Гарик, добравшись до фильтра. – Что-то не хочется мне пока дальше смотреть. Давай завтра?

      Я киваю головой. Мне её вообще неохота смотреть. Но придётся.

      – Тогда собирайся. Нам с тобой надо выпить. Особенно Машке.

      14

      Господи, как давно я не был в приличных ресторанах!

      Полутёмный пустынный зал. Официант с лицом Дон Кихота и явным кастильским акцентом. Блюда, названия которых сами годились в пищу. Живой гитарист, терзающий инструмент, презрительно прищурив глаза – не для нас, а вопреки нам. И вина. В тот вечер я впервые изменил десертному крымскому с сухим немецким. Видимо, так и подкрадывается к человеку старость.

      До истечения первой бутылки мы жевали молча. Поначалу вообще без аппетита. Но в том-то и талант испанской кухни, что огненные специи можно залить только вином, а вино пробуждает голод, утолять который приходится теми же жгучими салатами – и так далее, по кругу, до полного осоловения и лёгкого шума в голове.

      Даже Маша, в которую Гарик буквально вцедил бокал какой-то адской смеси, слегка порозовела и взялась за вилку.

      И всё равно – даже жующими и пьющими, – мы никак не вписывались в атмосферу испанского праздника. «Товарищи отдыхающие» из-за соседних столиков давно уже косились в нашу сторону с явным подозрением. Я сам чувствовал, что наша троица олицетворяет собою нечто неуместное здесь, да всё боялся сформулировать.

      За меня это сделали добрые люди. Добрые люди, которые оказались Гариковыми знакомыми, подошли к нему, хлопнули по плечу и сформулировали предельно точно:

      – Кого хороним?

      – Хорошего человека, – не сразу ответил Гарик, и добрые люди расторопно отвалили в полумрак зала.

      – Кстати, – хмуро продолжил он, обращаясь уже ко мне. – Похороны Николаича – на тебе.

      Это была новость, которую я желал услышать меньше всего.

      – Почему я?

      – А кто? Маша?

      Нет, Маша сейчас годилась для организации только собственных похорон. В качестве главного бездействующего лица.

      – А родственники?

      – Ты у него