Спальня светской женщины. Иван Панаев

но съ уваженіемъ, стали даже находить въ немъ множество другихъ достоинствъ, которыхъ не хотѣли замѣчать прежде, и съ гордостію присвоивать себѣ его рѣзкія, хотя часто опрометчивыя сужденія о предметахъ.

      Поэтъ-Громскій и сплачъ-Вѣрскій были всегда вмѣстѣ: – и во время отрадныхь гуляній, и во время мимолетныхъ повтореній, и въ классахъ на безконечныхъ и монотонныхъ лекціяхъ профессоровъ. Дружба ихъ не колебалась.

      Оставалось полгода до ихъ выпуска.

      Въ одинъ вечеръ послѣ ужина, въ половинѣ 10-го часа вечера. Громскій, одинокій и задумчивый, сидѣлъ въ классѣ. На длинномъ и высокомъ столѣ, окрашенномъ темно-зеленою краскою, стояла въ низкомъ оловянномъ подсвѣчникѣ нагорѣвшая свѣча, едва освѣщая глубокую комнату. Въ послѣднее время дозорные взгляды товарищей начали подмѣчать, что Громскій какъ бы старался убѣгать своего друга, что онъ чаще прежняго уединялся и становился задумчивѣе. – Тихомолкомъ шли разные толки; вслухъ еще ничего не говорили.

      Дверь скрипнула, Громскій вздрогнулъ и оглянулся. Передъ нимъ стоялъ молодой графъ.

      – Что съ тобою, Викторъ? – безпечно произнесъ онъ, зѣвая… – Вотъ уже три недѣли, какъ не одинъ я замѣчаю въ тебѣ страшную перемѣну. Ужъ не грядущій ли экзамень заставляетъ тебя задумываться? Право, тебѣ нечего бояться тупой ферулы профессора.

      Викторъ горько улыбнулся.

      – Ты слишкомъ мало знаешь меня, – возразилъ онъ, – иначе не вытаскивалъ бы грусти моей изъ такого мутнаго источника… Къ тому же развѣ моя задумчивость диковинка? – развѣ я въ первый разъ бѣгу отъ шума и зажимаю уши отъ пусторѣчья? Мнѣ можно задумываться о будущемъ: передо мной еще лежитъ много труда: обокъ съ трудомъ долженъ я итти въ жизни, чтобы продлить существованіе. Тебѣ извѣстно: я бѣденъ! я не имѣю имени въ свѣтѣ…

      Александръ! я не могу думать ни о жирныхъ обѣдахъ, ни о знаменитыхъ покровителяхъ, ни о блестящихъ друзьяхъ… И, произнеся эги послѣднія слова, юноша устремилъ боязливые и проницательные взоры на своего товарища.

      – Вѣрно ты всѣ эти дни вставалъ лѣвой ногой съ постели, – шутя замѣтилъ Вѣрскій. – Какія черныя мысли! передъ нами разстилается необозримая зала удовольствій: роскошь, нѣга, очаровательныя женщины. Мы будемъ дѣлиться всѣмъ, всѣмъ, даже и наслажденіями. Вѣдь ты мой единственный другъ, Викторъ? Я не измѣнюсь къ тебѣ никогда. Мы такъ же, какъ теперь, будемъ неразлучны. Не правда ли?

      – Мнѣ кажется, ты позабываешь, что не всегда одна кровля будетъ соединять насъ. Какой-нибудь домикъ на Пескахъ, вросшій въ землю, слишкомъ далеко отъ грандіозныхъ палатъ Англійской набережной… Зыаешь ли, сколько верстъ разстоянія между ними? Для дружбы необходимо единодушіе, для единодушія – равенство… Раззолоченныя прихоти аристократа не сойдутся съ воздушными фантазіями плебея!

      – Между нами нѣтъ никакого разстоянія, никакого различія! – съ примѣтнымъ негодованіемъ воскликнулъ Вѣрскій… – Въ моихъ понятіяхъ существуютъ однѣ только нравственныя границы между