Либеральные реформы при нелиберальном режиме. Стивен Уильямс

по условиям которой самодержец и связанная с ним элита отказываются от политического доминирования в обмен на львиную долю благ, которые принесет режим либеральной демократии. Но какие трудности стоят на пути такого соглашения! Хотя, познакомившись с результатами развития других государств, участники гипотетической сделки могут убедиться в том, что будущее процветание весьма вероятно, вряд ли они могут быть полностью уверены в том, что процветание действительно наступит, особенно если говорить об обозримом будущем. К тому же льготы и привилегии элиты не так‐то легко оценить, особенно в нелиберальном обществе. Непроницаемость параметров реального положения дел сама по себе препятствует добровольному отказу от статус‐кво. А важнее всего то, что когда в стране нет устоявшейся приверженности принципу верховенства права, ни самодержец, ни другие участники сделки не могут рассчитывать на то, что суд обеспечит выполнение условий договора, не доводя дела до вооруженного конфликта. Каждой стороне придется основательно дисконтировать будущие выгоды.

      Не удивительно, что либеральная демократия никогда не возникала в результате обдуманных уступок благонамеренного правителя[33]. Ближайшим примером обратного могли бы быть сами Соединенные Штаты в момент принятия конституции. Но ведь наивно видеть в акте принятия конституции причину триумфа свободы. Основные ингредиенты либеральной демократии существовали уже на протяжении почти двух столетий (при этом многих ключевых элементов, конечно, недоставало). Режим верховенства права функционировал по большей части вполне удовлетворительно; законы были приняты выборными законодательными собраниями колоний, действовавшими на основании колониальных хартий или уставов; на свободу слова и свободу совести никто особо не покушался, гражданское общество процветало[34]. Творцы конституции считали необходимым соединить штаты в «более совершенный союз», обуздать чрезмерный популизм и укрепить защиту от иностранных держав. Если не считать ряда изменений, внесенных в сложившуюся в колониях практику (зафиксированное законом ограничение государственной власти, несменяемость судей и закрепление права устанавливать налоги за конгрессом), они исходили по большей части из опыта колоний[35]. Разве мы обрели свободу потому, что у нас была (хорошая) конституция? Или вернее будет сказать, что мы обрели конституцию, потому что были свободны? Последнее представляется более правдоподобным[36], особенно если сравнить наш опыт с опытом десятков других стран, имеющих превосходные конституции, но мало свободы.

      Дуглас Норт попытался систематизировать препятствия на пути к либеральному обществу, используя ряд ставших принятыми микроэкономических концепций[37]. Во‐первых, раз уж мы отбросили надежду на то, что правящая элита сама откажется от власти, любое изменение может достаться только ценой оплаты трансакционных издержек: издержек, которые мешают сторонам договориться

33

Я оставляю в стороне реформы, проведенные в результате насильственной оккупации, как это было, скажем, в послевоенной Германии и Японии. Для проведения таких реформ явно нет нужды в добровольном согласии правящих элит отойти от власти. Что же касается трудностей преодоления сложившегося менталитета, о чем речь пойдет ниже, успех реформ вероятно был обусловлен, во‐первых, своего рода готовностью людей (см., напр.: John P. Powelson, Centuries of Economic Endeavour (1994), 13–41 (Япония), 314–326 (Германия); Francis Fukuyama, Trust: The Social Virtues and the Creation of Prosperity (1995), 53–54, 166–167, 175–176, 182–183 (Япония), 204–205, 207, 210 (Германия)) и, во‐вторых, тем, что Вторая мировая война сделала полностью нелегитимными фашистские элиты, развязавшие войну. Ср.: Mancur Olson, Jr., The Rise and Decline of Nations (1982). [Олсон М. Возвышение и упадок народов. Экономический рост, стагфляция, социальный склероз. Новосибирск: ЭКОР, 1998.]

34

См.: Gordon S. Wood, The Radicalism of American Revolution (1991) (здесь рассматривается процесс, в результате которого в XVIII в. гражданская республиканская идеология частной собственности и представительного правления вытеснила патримониализм и в конце XVIII – начале XIX в. проложила путь к либеральному рыночному обществу. [Патримониализм – форма политического господства или политической власти, основанная на «личной» и бюрократической власти. – Ред.]

35

См.: Steven Calabresi, “The Historical Origins of the Rule of Law in the American Constitutional Order,” Harv. J. of Law & Public Policy 28 (2004): 273–280.

36

Douglas C. North, Institutions, Institutional Change and Economic Performance (1990), 59–60, 101–104. [Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. М.: Начала, 1997. С. 83, 130–133.]

37

См.: North, Institutions. [Норт. Институты.] См. также: John V.C. Nye, “Thinking About the State: Property Rights, Trade, and Changing Contractual Arrangements in a World with Coercion,” in Frontiers of the New Institutional Economics, eds. John N. Drobak and John V. C. Nye (1997), 121–142.