Следы рептилии. Николай Чадович

бок, роняя на пол одеяло и без конца поправляя подушку. Проснувшись в очередной раз от какого-то кошмарного сновидения, он зажег спичку и посмотрел на часы. Был второй час ночи. В саду шумели на ветру старые деревья, по всей деревне лаяли собаки и кто-то тихо, но настойчиво стучал в окно.

      Сергей встал и пошарил рукой по стенке в поисках выключателя – дом был чужой, им еще не обжитый. В окно забарабанили сильнее.

      – Откройте! – донеслось с улицы невнятное всхлипывание. – Это я, тетка Броня.

      – Что случилось? – Сергей отдернул занавеску.

      – Что же у меня может случиться, сыночек? Неужели ты не знаешь? Горе у меня! С доброй вестью к участковому ночью не ходят.

      – Я, тетка Броня, две недели только участковый. Опять ваш Степаныч буянит?

      – Не буянит уже мой Степаныч, – старуха зарыдала. – Убили родимого!

      – Кто убил?

      – Кабы я знала.

      – Подождите, сейчас я выйду.

      Торопливо одевшись, он ощупью пробрался через кухню, в которой тихо похрапывал на холодной печи хозяин дома глухой дед Иосиф, и, сбив в сенях пустое ведро, вышел на крыльцо.

      – Где вы, тетка Броня? – позвал он. – Показывайте дорогу. Но пути все и расскажете.

      – Ох; сыночек, что рассказывать! Ручки-ножки мои отнялись! Глазоньки не видят.

      Конец света пришел…

      – Вот что, тетка Броня, – сказал Сергей. – Вы меня лучше по званию называйте. В крайнем случае, по имени-отчеству.

      – Мы, Сергей Андреевич, с войны на хуторе остались жить, ты же знаешь. Глухотище зимой, словом перекинуться не с кем…

      – Вы самую суть давайте, – перебил ее Сергей.

      Они миновали крайний дом деревни, возле которого скрипел на столбе, бросая во все стороны скользящие кривые тени, электрический фонарь.

      – Я самую суть и даю, – обиделась старуха. – Только стемнело нынче, что-то как загудит в лесу, как завоет… Страшно…

      – Что загудело? Машина?

      – Какая машина! Смерть так гудит. Горе так воет… Хоть ложись под иконы и помирай.

      – Ну, ладно. Загудело в лесу. Что дальше?

      – Дед мой давай в лес собираться. Поглядеть, значит, что к чему. Он у меня знаешь какой! Отчаянный! Партизанскую медаль имеет. С собой ружьишко прихватил, конечно.

      – Откуда у него ружьишко?

      – Да оно совсем старое. Дети когда-то на чердаке нашли. Ржавое оно. Ты про дело спрашиваешь или про хлам всякий!

      – Про дело, тетка Броня, про дело…

      В последний раз оглянувшись на огни деревни, старуха и Сергей спустились к болоту, по кладке перешли ручей, и тут ночь в полной своей силе и загадочности поглотила их обоих. Темнота, казалось, была не только вокруг них, но даже и под ногами. Люди словно плыли в холодной темной пустоте.

      – Потом слышу я, – шепотом продолжала старуха, – выстрел в лесу, потом еще один.

      И тихо стало. Я чуток подождала и пошла тихонько следом. По тропке на полянку вышла, гляжу – лежит мой старенький. И не шевелится!

      – А потом что?

      – А потом позвали меня.

      – Кто позвал?

      – Не знаю. Может, сатана, а может, Боженька. Я такого голоса отродясь не слыхивала. Душенька моя сразу же в пятки ушла. Не помню, как до деревни добежала.

      – Ясно. Долго еще идти?

      – Не. Сейчас березнячок будет. Потом хутор наш минем. А там лесом с полверсты.

      Ты, сынок, хоть пистолет с собой прихватил?

      – Нет у меня пистолета, тетка Броня. Не выдали еще. Обойдемся как-нибудь. Не сорок пятый год.

      – Разве ты знаешь, что тут в сорок пятом году было? Тебе же, наверное, годков двадцать всего будет.

      – Двадцать три.

      – Все одно. Я тебя маленького помню. Такой никудышный хлопчик был, все книжки читал.

      – По-вашему, лучше водку хлестать?

      – Что одна беда, что другая.

      – Помолчали бы вы. Мужа вон убили, а она трещит, как сорока.

      – Может, и не убили.

      – Как не убили? Вы же сами говорили – мертвый!

      – Не живой он. Но, вроде, и не мертвый.