Звездная пирамида. Александр Громов

меня в разных исправительных заведениях заставляли целовать, только я не целовал, а чмокал мимо. По-моему, сколько ни целуй дерево, лучше не станет ни ему, ни тебе. Вот если бы пророк умер, подавившись котлетой, я бы первым встал в очередь на целование. Боюсь только, что следующему целовальщику уже не досталось бы котлеты.

      Зато обряд посечения кнутами паровоза – веселая штука! Правда, паровоз там ненастоящий – грубый макет. Настоящих-то нигде не осталось, хоть обойди всю Зябь.

      Конечно, я всегда помалкивал о том, что мне жаль железных дорог.

      Ну ладно, ладно, не всегда… Лет примерно с четырех, когда мне за эту жалость, высказанную вслух, надрали уши и оставили без обеда.

      А теперь – что мне эти паровозы? Звездолет в миллион раз круче.

      Между прочим, Девятый пророк учил радоваться успехам ближнего своего, а я гляжу – Ипат что-то не очень рад за меня. А за себя и того меньше. Вот чудила! А еще близ столицы живет. Хотя фермер – он везде фермер, навозная душа.

      И ладно. Без него разберусь.

      Не так-то просто мне было не запрыгать от восторга, когда судьи предложили мне это дело вместо битья и каторги. Но уж я постарался изобразить огорчение. Поверили мне судьи, нет ли – не знаю. Главное, что не забрали свое предложение назад.

      Не прошло и часа, как в нашу камеру привели третьего. Этот был лет двадцати пяти, чернявый, узколицый, по одежде и манерам – городской житель, да еще не из всякого города. Пожалуй, столичная штучка. Вот только костюм его был изрядно помят, а под левым глазом красовался сизый фингал. Войдя, этот тип метнул быстрый взгляд на валяющегося на койке Ипата, чуть больше времени уделил разглядыванию моей персоны и без всяких слов принялся охорашиваться, как привередливый кот, вернувшийся домой с весенней спевки. Стряхнул с себя пыль, а потом давай вертеться – и тут попытается разгладить складочку, и там, и через левое плечо на себя посмотрит, и через правое, и по-всякому. Зеркала ему не хватало. Никогда не видел, чтобы человек мог так зверски выворачивать шею – как сова, ей-ей. А пальцы у него были тонкие, нервные, раза в полтора длиннее, чем у нормального человека, и запястья не толще, чем у меня. Примерно такие же руки я видел только однажды – у одного музыканта. Правда, у музыканта пальцы были все-таки короче. А главное, музыкант вряд ли вывернулся бы из наручников, а этот тип – запросто. Раза в четыре быстрее, чем я, сразу видно.

      – Эй, дядя! – позвал я его. – А поздороваться?

      Тут он вновь обратил на меня внимание. Интересный у него был взгляд – быстрый, колючий и такой проницательный, что мне стало малость не по себе. Если бы рядом не было Ипата, я бы не рискнул указать новичку на нарушение тюремных обычаев. Ипат хоть и деревенщина, но сразу видно: добрая душа при здоровых кулаках и в обиду меня не даст.

      Новичок сразу это понял. Я так и подумал, что соображать он должен быстро.

      – Желаю здравствовать всем присутствующим, – отозвался он с отменной вежливостью. – Разрешите представиться: Ной Заноза, человек творческой профессии. А вас как величать?

      Я