Звездная пирамида. Александр Громов

об этом было незачем знать.

      Он и вправду слегка развеселился. Хмыкнул, покрутил головой, а потом уставился на меня с прищуром.

      – Скажи, пожалуйста, какая разница – семнадцать, девятнадцать… Это уже прошлое. А вот теперь ты влип крепко. Самодвижущийся экипаж ты угнал в Мелкой Луже у городского головы. Сегодня утром. Зачем?

      – Так… Покататься захотелось.

      – Гм… Другому не поверил бы, а тебе вынужден верить. – Он поднял бумажку, пошарил по ней глазами и вернул в стопку. – За тобой числятся шесть угонов механических транспортных средств. На самом деле их, конечно, больше. Всякий раз ты не пытался продать угнанное, а просто бросал. Что разумно. Механические повозки все на виду, продать их трудно. В итоге все они были возвращены владельцам. При этом угонов скота за тобой не замечено, несмотря на то что с его продажей было бы куда меньше проблем. В чем тут дело, не подскажешь?

      – Вот еще – продавать! – возмутился я почти искренне. – Вор я, что ли?

      – А угон повозок – не воровство?

      – Скажете тоже! Конечно, нет. Их же вернули.

      – Несомненно. И эту вернут, но в каком виде? Кстати, закону почти все равно, ради чего ты угнал повозку. Угон есть угон, тебе ли не знать. Следовательно, налицо сразу три покоенарушения: угон самодвижущейся повозки, ее умышленное повреждение и умышленное же повреждение памятника старины общепланетного значения. Тебе есть что сказать?

      – Еще бы нет! – возмутился я. – С чего бы все эти повреждения умышленные? Вы это сначала докажите!

      – Доказывают не здесь. Доказывают в суде старейшин. Да, парень, теперь ты влип крепко. Суда тебе не избежать.

      Если бы он просто пугал меня, я бы не взбеленился. Но вижу: не пугает. Суд старейшин – это плохо. Во всех округах туда подбирают самых заскорузлых пеньков, и пощады от них не жди.

      – А кстати, – говорит дежурный, – тебе уже исполнилось четырнадцать?

      – Не знаю, – отвечаю я, понимая, куда он клонит. – Нет, наверное.

      – Вот тут написано, что уже исполнилось. Поздравляю, ты уже взрослый. Значит, правило «не больше сорока девяти ударов» на тебя не распространяется. Осознал?

      Еще бы не осознать. Не только исполосуют всю задницу и спину в придачу, но светит мне и каторга, года три, не меньше. Если совсем не повезет, то на границе с Дурными землями среди уродов.

      Тут я просто решил молчать. Вижу: давить на жалость бесполезно, а спорить незачем. Послушаю, что еще плешивый скажет, а пока изображу покорность судьбе.

      А плешивый сказал:

      – Да знаешь ли ты, дурья твоя голова, во что ты врезался на угнанной повозке?

      Молчу.

      – Отвечай, когда спрашивают!

      – Не знаю, – говорю. – Вроде в столб какой-то. Или он обелиск?

      – Этот обелиск, олух ты этакий, есть не что иное, как часть носовой надстройки «Землянина», бесценная реликвия народа Зяби! О «Землянине» ты, надеюсь, слыхал?

      Я мысленно увеличил срок моей каторги с трех до пяти лет. Кто не слыхал о «Землянине»! Этот