Тень вождя. Лев Мехлис

отняла у меня многое и взамен сделала мне один «подарок». Теперь у меня много свободного времени. Невероятно много. Почти все мое время, за исключением того, что тратится на медицинские процедуры, принадлежит мне целиком и полностью. Могу бездельничать сколько угодно, только вот бездельничать я не привык. Работа составляла смысл моей жизни, а теперь я пенсионер, да вдобавок еще и инвалид. Я ненавижу слово «инвалид», оно невероятно меня раздражает. Моя жена Лиза[1] просит всех, кто общается со мной, избегать этого слова. Ум мой ясен, дух крепок, а вот тело подкачало. Правая половина его «лентяйничает», но это полбеды. Я могу ходить с палочкой и выучился писать левой рукой. Те каракули, которые я сейчас вывожу, не похожи на былой мой почерк, который называли «печатным». Но все же можно понять, что я пишу, и делаю я это так же быстро, как и раньше. Скорость очень важна. Нужно, чтобы рука поспевала за мыслью, а мысли у меня, несмотря на болезнь, такие же быстрые, что и раньше.

      Когда я учился писать левой рукой, Лиза удивлялась: зачем ты так мучаешься? Ведь можно же диктовать. Речь у меня из-за болезни изменилась, но не очень. Можно понять, что я говорю, особенно если немного привыкнуть. Тем, кто постоянно общается со мной, дважды повторять ничего не приходится. Но диктовка мне не подходит. Все важные дела я должен обдумывать и записывать в одиночестве. Присутствие посторонних людей отвлекает меня. А дело, ради которого я выучился писать левой рукой, очень важное и ответственное. Да, у меня сначала появилась цель, а затем уже ради нее я начал заново учиться писать.

      Без цели не было смысла затевать всю эту мороку. Я не помню, как учился письму в детстве, но в 60 лет это очень тяжело. Хуже всего то, что невозможно придерживать тетрадь другой рукой. Приходится изобретать приспособления. Мне изготовили пюпитр, который позволяет мне писать сидя в кресле. Работать за столом я уже не могу и стулья для меня не годятся. На старости лет стал «барином» – сижу в кресле или лежу в постели. Предпочитаю сидеть, поскольку лежа ни писать, ни читать не могу.

      Признаюсь честно, что первое время после болезни я пал духом. Было такое дело. Слишком уж внезапно, неожиданно все произошло. Еще вчера я был полон сил, работал, строил планы на будущее, и вдруг моя жизнь перевернулась. Лежи, Лев Захарович, в койке, глотай порошки, ешь бульон да слушай радио. Больше ты ни на что не способен. Иждивенец! К счастью, уныние мое длилось недолго. Стыдно мне стало. Вспомнил я Николая Островского и других товарищей, которые, несмотря ни на какие болезни и трудности, до последнего вздоха продолжали оставаться в строю, продолжали работать. Ум у меня ясный, память хорошая, левая рука меня слушается, так что я еще могу приносить пользу.

      Стоило мне воспрянуть духом, как у меня сразу же появилась цель. Я понял, чем мне следует заняться, нет – что я должен[2]сделать. Мне выпало счастье и огромная честь работать вместе с Генеральным секретарем ЦК ВКП(б) Иосифом Виссарионовичем Сталиным. Наше знакомство состоялось

1

Елизавета Абрамовна Млынарчик (1893–1973) – жена Льва Мехлиса. – (Здесь и далее примечания редактора).

2

Слово «должен» в рукописи дважды подчеркнуто.