Крест и посох. Валерий Елманов

остановились под открытым окном княжьей опочивальни, а стало быть, никакой мистики, а уж тем паче подсказки в их словах искать не имеет никакого смысла.

      Он разочарованно вздохнул, но почему-то по-прежнему продолжал прислушиваться.

      Голоса меж тем постепенно стали удаляться, но через распахнутые окошки из настоящего, хотя и мутноватого веницейского[2] стекла они доносились еще достаточно отчетливо.

      – А ты не плюй, не плюй. Ты мне поверь, уж я знаю, – не унимался обладатель хриплого голоса.

      – Да и страшно там, – вяло возражал собеседник. – Люди сказывали, нечисто в тех местах. Опять же от ручья хлад в самый знойный день ползет, будто прячется там от солнышка жаркого.

      Услышав слово «хлад», Константин вздрогнул.

      Только при одном воспоминании о пережитом в овраге ему сделалось как-то неуютно и зябко. Сколько раз он убеждал себя, что все это ему пригрезилось из-за полученной тяжелой раны и обильной кровопотери, находил уйму дополнительных аргументов – преломление солнечных лучей, скрещивание геомагнитных полей и прочее, но в глубине души…

      Впрочем, туда он как раз не заглядывал – уж очень страшно, а от полного непонимания произошедшего становилось страшно вдвойне.

      Именно поэтому он сразу же заметил себе, что это не более чем совпадение, вот и все.

      – Ну так и что? И пусть страшно чуток, – вновь раздался хриплый голос. – Это ж поначалу токмо. А ты пересиль себя, перемоги. Мужик ты или кто?

      И вновь Константину стало не по себе.

      Какое уж тут совпадение?! Все-таки это был явный намек. Причем прозвучал он настолько недвусмысленно, что даже не позволял никакой иной трактовки, кроме одной-единственной.

      Разговаривавшие к тому времени отошли совсем далеко, о чем свидетельствовали их голоса, перешедшие поначалу в глухое бу-бу-бу, а затем и вовсе пропавшие.

      – Стой! – сорвался со своей ложницы Константин и как ошпаренный стремглав метнулся к оконцу.

      Он даже высунул наружу голову в поисках тех, кто только что лениво чесал языком подле княжеских покоев.

      Зачем они ему понадобились, Орешкин и сам бы не смог объяснить, ведь даже если их слова и впрямь были каким-то намеком, то вполне понятно, что они являлись не чем иным, как слепым орудием судьбы, и знать ничегошеньки не могли, включая обладателя хриплого голоса.

      Хотя остановить их у него все равно не получилось.

      Когда он посмотрел вниз, двор был уже девственно пуст и только пара куриц, невесть как пробравшихся сюда с птичьего двора, с важным видом вышагивали одна за другой в поисках остатков какой-нибудь еды.

      Однако и того, что Константин уже успел услышать, вполне хватало, чтобы окончательно решить загадку одного из загнутых пальцев – овраг, ручей, а главное – Хлад.

      «Вот тебе и ответы – кто этот пакостный наблюдатель, как его зовут и где его искать», – мелькнуло в голове.

      Он зябко передернул плечами, и в его памяти вновь всплыло все то, что некогда приключилось с ним самим.

      «Ну

2

Веницейскими славяне называли товары, привозимые из Венеции.