Конец Хитрова рынка. Анатолий Безуглов

его голосе была такая убежденность, что я вздрогнул. И тогда я впервые задумался: что я в конце концов знал о жизни этого мальчишки? Только то, что он сирота, живет на Хитровке у Севостьяновой, которая приютила его то ли из жалости, то ли из каких-то своих соображений, что… Нет, пожалуй, я больше ничего не знал. А знать нужно было, хотя бы для того, чтобы помочь ему выбраться с Хитровки, расстаться с уголовным миром. «Надо будет с Груздем и Виктором посоветоваться», – подумал я и спросил:

      – Кто же тебя убьет?

      – Паханы убьют.

      – Какие паханы?

      – Всякие, – неопределенно ответил Тузик. – Анна Кузьминична и так говорит, что я продался.

      – Чудак, ты же с нами все время будешь. Они и подойти к тебе побоятся!

      Тузик упрямо мотал головой. Я так и не смог больше ничего от него добиться.

      Часов в девять вечера мы начали укладываться спать. Собственно говоря, было не девять, а семь, но с начала лета действовало новое постановление Совета Народных Комиссаров. В целях экономии осветительных материалов предлагалось перевести часовую стрелку на летнее время по всей России на два часа вперед. Путаницы после его издания было вначале много, но потом ничего, привыкли.

      Уснул я сразу. Проснулся от того, что Тузик тряс меня за плечо.

      – Саша! Саша!

      – Что такое?

      – Не слышишь, что ли? В дверь-то как стучат…

      Я присел на кровати. Кто-то изо всех сил грохотал, видимо, ногами в парадную дверь. В передней шептались доктор и его супруга.

      – Что происходит? – крикнул я.

      – Л-ломится кто-то, – заикаясь, ответил доктор.

      – Кто?

      – Понятия не имею.

      – Почему же вы не спросите?

      Я натянул брюки и пошел к дверям.

      – Кто там?

      – Из ЧК, открывайте!

      По голосу я узнал председателя домового комитета инженера Глущенко. Путаясь в многочисленных запорах, замках и цепочках, я начал отпирать.

      – Живей, живей! – подгоняли меня из-за двери.

      В переднюю вошли трое: Глущенко, в очках и форменной шинели внакидку, перепоясанный ремнями бритый мужчина в кожанке и высокий, сутулый человек с очень густыми бровями.

      – Кто такой? – резко спросил парень в куртке, кивнув в мою сторону.

      Тон парня мне не понравился.

      – А вы сами кто такой?

      – Гражданин Белецкий у нас в уголовном розыске работает, – сказал доктор, дыша мне в затылок. – А вот ваши документики?!

      Никогда не думал, что у него может быть такой ласковый и противный голос. Я обернулся и крикнул:

      – Вас никто не спрашивает, гражданин Тушнов. Проходите, товарищи.

      – Идем! – весело откликнулся бритоголовый и взял меня за плечо. – Понятым будешь.

      Начался обыск.

      Ночной визит меня не удивил. После того как Москва была объявлена на военном положении, обыски стали обычным делом. МЧК искала бывших офицеров, скрывающихся от регистрации, оружие, припрятанные спекулянтами запасы продовольствия, валюту.

      Многие,