Гость волшебного мира. Книга первая. Незнакомец. Владимир Серышев

у, вместо ожидаемой рыжей.

      Эффект каждый раз настолько потрясал окружающих, что и конопушек Витя совсем не стеснялся. Скорее даже переживал, что рано или поздно они сойдут на нет, как и у его отца в своё время.

      Широко зевнув, Витя сел за стол, где стоял привычный завтрак – кружка молока и кусок хлеба.

      Рядом лежала ещё луковица – мама вечно просила съесть хотя бы половинку – но Витя лишь забавно морщил нос. Ему, как и любому ребёнку, хотелось яблока или конфет.

      Да только вот чуланы и кладовые в избе Совиных, стояли пустые.

      И во всех домах деревни Караваево, что ютилась возле леса и реки – тоже. Голод начался тут почти сразу, едва разразилась война.

      Сперва, она забрала на фронт отца – и больше никого из деревенских, остальные были старики. А через несколько недель почтальон доставил похоронку…

      Последующие дни Витя помнил смутно – они прошли в каком-то сумраке или затмении. Мама плакала, а сам он будто бы окаменел. Затем, достав семейный альбом, взял оттуда папино фото. И долго-долго – почти весь июль – ходил, сжимая его в опущенной руке.

      Селяне видели мальчика то бредущим по берегу реки Вьюнки; то понуро сидящим на холме, у опушки леса. Словом, везде, где он гулял с отцом два месяца назад, изучая окрестности деревни, в которой предстояло жить их семейству.

      Он шел, как тень, не откликаясь на своё имя, и глядя лишь на фотографию отца. Или под ноги, потухшими глазами.

      – В землю смотрит… – говорили меж собой старики. – К отцу просится…

      Развеять горе могли бы сверстники, друзья. Но, Витя был единственным ребёнком в этой далёкой маленькой деревне.

      Односельчане, тяжко вздыхая, несли его маме коржики и пирожки, как утешение. Но, время шло, и ничего не менялось, пока однажды, местная ворожея баба Сейда – суровая, угрюмая старуха – не дала Вите кулёк карамельных цветных петушков.

      От вкуса их и аромата, где каждый леденец обладал своей, неповторимой изюминкой – кислинкой ли, пряностью, или сладкой искрой – становилось легче, боль уходила, и Витя постепенно возвращался к жизни.

      Он чувствовал, что словно вынырнул из забытья, а с груди будто свалился тяжкий камень.

      Когда горечь утраты притупилась и чуть поутихла, Витя спрятал фотографию отца во внутреннем кармане. И больше с ней не расставался.

      Переодеваясь, он мог забыть в одежде что угодно: игрушку, или перочинный нож. Но фотография переходила с ним из старой куртки в новую всегда и неизменно.

      А Витя, едва закончился последний леденец, вновь стал самим собой.

      Деревенские неделю взбудоражено судачили об этом! У колдуньи бабы Сейды была слишком зловещая слава в округе, чтобы ждать от неё хоть какого-то доброго чуда! Ведьма с посохом – низкая, плотная, в тёмной телогрейке и диковинной шали, покрытой заплатками – вселяла только безотчётный суеверный ужас.

      Но, скоро стало всем не до чудес, в Караваево пришли завоеватели – немцы.

      Они вползли серой, гигантской колонной. Ревели машины, мотоциклы; грохотали в пыли сапоги. Солнце ослепительно блестело на мокрых от пота волосах непокрытых солдатских голов.

      Поток шёл просто нескончаем. И Витя даже представить не мог, как вся эта огромная военная масса разместится в их крохотной деревушке.

      Селяне, видно, думали о том же. По дворам быстро пронёсся слух, что немцы хотят вышвырнуть всех на улицу и занять даже сараи.

      Однако, воинство прошло через деревню, не сбавляя шаг, оставив тут лишь хозяйственный взвод. Он сразу окружил село часовыми и действительно принялся хозяйничать в нём, будто у себя дома.

      Взвод состоял из тридцати немецких солдат под командой двоих офицеров и отдельной кучки полицаев – десять человек: наших, русских мужичков, перешедших на сторону немцев.

      Военная форма, им очевидно, не полагалась. Во всяком случае, одеты полицаи были в том, в чём, видимо, давно ушли из дома – мятые пиджаки, грязные брюки, засаленные рубахи и стоптанные сапоги. Лишь белая повязка «Polizei» на рукаве указывала, что эти жалкие, чумазые оборванцы – с немцами заодно.

      Не полагалось им, должно быть и никакого оружия, кроме винтовок. Ни пистолетов, ни автоматов, ни гранат, которыми бряцали весёлые немецкие солдаты, Витя у полицаев не видел.

      Зато, им полагалось очень много работы. Похоже, немцы их считали кем-то, вроде слуг.

      Офицеры обращались с полицаями надменно и высокомерно, отдавая лишь резкие приказы. В то время как с солдатами смеялись на равных, и угощали сигаретами.

      Солдаты относились к полицаям попроще: коряво окликали по именам; добродушно хохоча, давали пить из своих фляжек.

      Но, полицаи и с солдатами чувствовали себя несвободно. На шутливые оклики оборачивались нервно. Фляжки принимали с несмелой улыбкой, словно ожидая подвоха.

      «Зачем они тогда к немцам пошли?» – недоумевал Витя, глядя, как полицаи спешно строятся на солнцепёке, повинуясь команде офицеров.

      Солдаты в это время, отдыхали, развалясь у колодца