Твое имя. Анна Сергеевна Платунова

не чувствовал, как Мара под его поцелуями превращается в ледышку. Она оцепенела и даже не дышала.

      – Мара… Как ты не видишь… Я люблю тебя, птаха моя…

      Отстранился, пытаясь поймать ее взгляд, и наткнулся на дикий ужас в потемневших глазах.

      – Отпусти… – произнесла она одними губами.

      Бьярн поднялся и ее тоже поднял на ноги. В его глазах горело отчаяние.

      – Отпустил. Не держу.

      Мара сделала два шага назад, ближе к столу и ножу на доске.

      – Любишь, – повторила она. – Любишь меня.

      И вдруг начала хохотать так неистово и жутко, что Бьярн вскинул голову, будто его ударили, и ушел, тихо притворив за собой дверь.

      Он ушел, а Мара все никак не могла перестать смеяться, сама понимая, что с ней творится что-то неладное.

      Но ведь это правда смешно. Что тут можно любить? Стриженые волосы? Обветренные губы? Обломанные ногти? Тело, изуродованное шрамами. Он сам столько раз ее штопал – все видел. Так к чему эта глупая шутка?

      Рот горел огнем от его поцелуя. Бьярн пах медом. Медом. Проклятье.

      Мара схватила подушку и вцепилась в нее зубами, лишь бы только унять этот смех, что раздирал ее на части. Ничего, завтра все закончится. Бьярн пойдет своей дорогой, а она своей.

      Глава 14

      Светловолосая девочка, уже почти девушка, старательно перерисовывала изображение из книги на лист бумаги. Если бы кто-то мог сейчас заглянуть через ее плечо, он, несомненно, удивился бы, ведь такие юные особы должны рисовать цветы или что-то другое, такое же милое, но старательная художница пыталась перенести на бумагу изображение человеческого легкого. Которое, к слову сказать, казалось ей не менее прекрасным, чем цветок или бабочка. А тот единственный человек, который мог наблюдать за ее работой, нисколько не удивился бы, а скорее похвалил бы свою воспитанницу за усидчивость и старательность.

      Он, кстати, скоро явился, удовлетворенно кивнул, увидев, чем занята девочка, и не стал мешать, занялся своими делами – принялся изготовлять вытяжку из листьев молочного стреловида для облегчения боли. Только когда время подошло к обеду, он окликнул ученицу:

      – Зайчонок, пойдем пожуем, что Всеединый послал.

      – Сейчас, дедуля… У меня вот тут, посмотри, не очень выходит…

      Профессор Вигге подошел и встал за ее спиной, разглядывая рисунок, который был еще неловким, пока совсем детским, но очень старательным. Улыбнулся, стараясь, чтобы она не заметила его улыбки, а вслух произнес:

      – Отлично, зайчонок. До поступления еще четыре года, ты успеешь подготовиться, я обещаю.

      Девочка вздохнула. Она была еще не очень уверена в своих силах, но надеялась, что все получится.

      – Ты еще обещал, что в следующий раз, когда в город позовут, ты мне разрешишь самой осмотреть больного.

      – Помню, помню… Ну, раз обещал…

      Биргер Вигге, профессор и известный даже самому Вседержителю медикус, несколько лет назад дал себе зарок отойти от дел. Что-то случилось тогда в Академии медицины, и происшествие это не давало ему покоя. Профессор Вигге бросил кафедру,