Изнанка. Сергей Палий

кому стало хуже от того, что Земля круглая и вертится?..

      – Тем, кто боялся. Церкви, инквизиции, королям разным... Они опасались, что это в действительности так.

      – И что с того?

      – Если бы они признали правду ученых, то им перестал бы верить народ, ведь до этого, на протяжении многих веков, именно они уверяли людей, что наш мир плоский, а над ним – хрустальный купол, усыпанный алмазами звезд... Или не алмазами, не помню точно.

      Мальчишка замолчал на добрые пять минут. Снег хрустел под его маленькими ботиночками. Отец и сын подходили к концу аллеи.

      Рысцов подумал, что и сейчас, спустя столетия, повторяется то, о чем сокрушается мальчишка: в С-пространстве появились те, кто несет свою правду. Ее боятся... Только покамест не ясно, станут ли сшизы современными Бруно и Коперниками? Или... От последующей мысли ему стало жутко, и едкая длань декабрьской стужи тронула спину, оттопырив надежный меховой воротник... А вдруг это – новая... инквизиция?

      Неожиданно Сережка встал как вкопанный, дернув отца за руку, и спросил дрогнувшим голоском:

      – Зачем их сжигали, папа?

      Валеру пробрал страх. Навязчивый, животный, родившийся еще в далекие первобытные времена в человеческих душах и сохранившийся до нынешнего момента, прячущийся глубоко в генах у каждого из нас.

      Он присел рядом с сыном. Посмотрел в глаза семилетнему пацану и увидел трепетное отражение этого ужаса в стынущих на морозе слезах. Струйки пара вырывались из-за баррикад шарфа, унося обрывки Сережкиного дыхания в вечерний мрак.

      – Потому что люди были жестоки и глупы, – выдавил Рысцов. И заранее зная, что соврет, твердо добавил: – Но теперь все иначе. Больше никого не сожгут за правду. Никогда.

      – А за ложь? – тихо уточнил мальчишка, не отводя колкого взгляда.

      – А за ложь – попу на ремень положь, – пошутил Валера.

      Пацан промолчал.

      – Ты доверяешь мне, Сережа?

      – Да...

      – Сто на сто?

      – Сто на сто...

      Сережка не верил ему, и Рысцов это чувствовал. Быть может, впервые в жизни сын засомневался в словах отца. Но пока он не мог сказать ему правду, потому что сам толком не знал, куда сместились ее границы за последнее время.

      – Ну что, рядовой, отправляемся в казармы?

      – Домой, что ли? – угрюмо осведомился пацан, шмыгнув носом.

      – Конечно. И так нам с тобой попадет от мамы.

      – Ну пойдем...

      Уже в салоне такси Валера, тщательно подбирая слова, сказал сыну:

      – Серега, мне придется уехать. Возможно, надолго. Буду работать в другом городе... Ты слушайся маму и... – Рысцов сглотнул, – и дядю Сашу тоже слушайся... Я буду тебе часто звонить. Главное, помни – ты мужчина. И я тебя люблю больше всех на этой шарообразной, мать ее, планете!

      Водитель с опаской глянул на них в зеркало и снова уставился на скользкую дорогу.

      Рысцов прижимал к себе сына и тяжело дышал. Не хватало еще расплакаться при ребенке, совсем нервы ни к черту...

      Мальчишка молчал, держа его холодную руку в своих маленьких ладошках. Яростно сопел, но молчал. И это было к лучшему,