Графиня Гизела. Евгения Марлитт

наследство будь здоров!

      – Вам известно, Зиверт, что ничто в мире не заставит меня покинуть Нейнфельд, – возразил отрывисто горный мастер.

      – Что касается меня, я не расстанусь с Теобальдом! Золотые и серебряные рудники господин фон Эшенбах может сохранить для себя! – оживился студент, на его щеках выступили два лихорадочных пятна.

      – Ну-ну, бог с ним, с его наследством, – проворчал Зиверт, машинально опускаясь на стул. – Вот как! Стало быть, он разбогател, – произнес он после недолгого молчания, задумчиво проводя рукою по небритому седому подбородку. – Семейства-то он очень небогатого…

      – А почему он отправился в Бразилию? – перебил его студент.

      – Почему? Об этом долго рассказывать. Иной раз думается мне, оставила ему по себе память одна недобрая ночь.

      В эту минуту буря завыла с большей силой. Окна зазвенели; слышно было, как сорванные вихрем куски черепицы с треском грохнулись на мостовую.

      – Слышите? – проговорил Зиверт, указывая через плечо пальцем на окна. – Тогда тоже была зимняя ночь, да такая, что, чудилось, все из преисподней, сговорившись, высыпали на охоту в наш Тюрингенский лес. Слышен был то вой, то свист, то треск – так и казалось, что вот-вот все это обрушится на замок и сметет его с лица земли. Картины на стенах дрожали, пламя из каминов так и рвалось в комнаты… Утром все статуи в саду валялись на земле; огромные деревья были вырваны с корнем, будто тростинки; по всему двору – целые кучи разбитых стекол, оконных рам, черепицы. На разрушенной крыше развевался траурный флаг, а в Аренсберге раздавался протяжный колокольный звон, потому что в ночи принц Генрих отдал Богу душу.

      На минуту он смолк.

      – И к чему, думаешь, нужен был им этот звон? – продолжил он с неприязненной усмешкой. – К чему было княгине распускать длинный траурный шлейф? И какую надобность имела страна в этих черных рамках в газетах? Ведь всем было известно, что до самой кончины принца они были с ним в смертельной вражде… Вы должны это помнить, мастер.

      – Да, хотя я был тогда совсем ребенком, помню, какая ненависть существовала между двором в А. и Аренсбергом. Принц даже требовал, чтобы его люди не имели никаких сношений с княжескими чиновниками, и отец мой, как служащий от правительства, пострадал тогда.

      – Совершенно верно. А кто из дворян не покинул тогда принца Генриха и жил у него в Аренсберге?

      – Во-первых, ваш хозяин, Зиверт, майор фон Цвейфлинген, затем господин фон Эшенбах и теперешний министр, барон Флери.

      – Так точно, и этот! – горько усмехнувшись, произнес рассказчик. – Всю жизнь свою он был пройдохой! Майор и господин фон Эшенбах никогда не показывались в городе, не говоря уже о дворе, где их не жаловали. Но его превосходство был и нашим, и вашим. Прах его знает, как он всех околдовывал, только каждая партия будто зажмуривала глаза, когда он бросал ее и переходил на другую сторону. Все сходило с рук этому французскому флюгеру у этих, прости господи, ошалелых немцев. Извольте видеть, при дворе в А. рассчитывали использовать его, что он,