Страсть выбирает отважных. Тереза Ромейн

побыстрее к нам, Хьюго, если хочешь отведать имбирного пирожного. Или позвони – пирожные принесут наверх. Разумеется, тебе необязательно спускаться в гостиную, – добавила ее светлость после паузы.

      Мисс Фрост оглянулась – ее заинтриговала заминка в речи герцогини, а почтенная дама словно замерла с каким-то странным выражением в глазах. Тем временем светский разговор уже вовсю порхал по комнате.

      «Но что же за чувства сейчас в глазах герцогини?» – спросила себя Джорджетта. В следующее мгновение дворецкий захлопнул дверь гостиной, украшенную резными расписными панелями, и повел ее по винтовой лестнице с широкими мраморными ступенями и коваными кружевными перилами. Хьюго же, помахав ей рукой, направился в другую сторону. Некоторое время девушка колебалась, не зная, что выбрать: знакомое или неизвестное, – но ей все же пришлось подняться. Тем более что лестница была очень красивая – из тех, что предлагает тебе свои услуги лишь в том случае, если «умеешь заводить друзей», как выразилась герцогиня.

      В задумчивости шагая за дворецким, Джорджетта вдруг с удивлением поняла, что за чувство мелькнуло в глазах герцогини. Это было то же самое чувство, что тисками сжимало ее собственное сердце, причем с каждым шагом все сильнее, и чувство это было вызвано осознанием своего одиночества.

      Герцога в кабинете не оказалось, в библиотеке – также. Более того, он не обнаружился ни в музыкальной комнате, ни в желтом салоне, ни в розовой комнате – то есть его не было ни в одном из тех мест, куда он обычно направлялся ближе к вечеру.

      Задержавшись в розовой комнате, Хьюго стащил с себя злосчастный сюртук и повесил его на спинку стула возле письменного стола. Затем нацарапал записку, которая, как он надеялся, должна была успокоить Бенедикта: «Сестра нашлась, она с герцогиней…» – и так далее… Запечатав послание и отдав конверт слуге, который должен был отнести его на почту, Хьюго возобновил поиски.

      В конце концов он все-таки нашел отца в бальном зале на втором этаже особняка. Занавеси на окнах были подняты, и все пространство залито светом послеполуденного солнца. Ярко блестел натертый воском и лимонным маслом пол, и цитрусовый аромат смешивался с запахом плесени – так иногда бывает в комнатах, которыми давно не пользовались. Да и сейчас зал был совершенно пуст, если не считать безголовую, безрукую фигуру, насаженную на шест, и самого герцога Уиллингема, то и дело коловшего манекен рапирой.

      Увидев сына, герцог выпустил рапиру из руки, и она, с грохотом упав на пол, откатилась туда, где уже валялась другая, точно такая же. Отец же замер на мгновение, затем провел ладонью по своим взлохмаченным волосам – теперь уже скорее седым, чем черным, – и поспешил навстречу Хьюго.

      Герцог всегда был мужчиной плотного сложения, но теперь его живот напоминал бочонок; годы сделали отца толстым и медлительным, медлительным в движениях, но, как и прежде, в суждениях оставался скорым.

      Тяжело дыша, герцог окинул сына ледяным взглядом и проворчал:

      – Явился без сюртука? Хочешь показать,