Сиблинги. Лариса Романовская

бурый дым. Тут бетонные перекрытия. Огонь не полезет дальше. Но материалы сгорят…

      Кажется, должно что-то сработать – так, чтобы пена полилась с потолка. А она не льётся. Гошка помчался к проходной, проскочил поворот. Замер. Испугался. Надо было дальше – бежать, шевелиться, что-то делать. А он стоял, закрыв уши ладонями. Смотрел, как под потолком мигают аварийные лампы, как вспыхивают зелёным таблички «Выход». И тут, как по команде, из разных дверей выскочил народ. Сразу поднялась суета.

      – Что у нас?

      – Замыкание.

      Долька схватила ручной огнетушитель, Макс – второй. С потолка наконец-то полилась едкая пена.

      – Что горело?

      – Хронометр замкнуло.

      – Ты зачем его трогал? Гош, тебя Палыч убьёт.

      – Не убьёт. Мы неубиваемые!

      – Некрасов! – а вот и Веник. – Неубиваемый нашёлся! Да тебя душить надо было, поганца, в зародыше!

      – Вениамин Аркадьевич, непедагогично!

      – Я обесточил, Вениамин Аркадьевич!

      – Разошлись, не лезем, чего не видали!

      – Тут новенькому плохо, вот чего!

      Новенький лежал на полу, рядом с выходом из гаража. Видимо, испугался или голова закружилась, вот и сполз по стеночке. Близнецы его подхватили, унесли наверх, в ничейную комнату. Пульс-дыхание-сознание, всё проверили, скоро в себя придёт. Юра сказал, что идите, не толпитесь, он до ужина тут посидит, подежурит – и показал толстенную книгу с закладкой в самом начале. Гошка такую месяц бы читал, наверное. А Юра за вечер может, если его не отвлекать.

      3

      Веник скоро уехал, с Долькой не попрощался. Да он с ней и не здоровался вообще-то.

      Пока разбирались с коротнувшим хронометром и укладывали новенького, снаружи начался дождь, тёплый, но долгий, скучный. Мокрые сосны стали похожи на ёршики для бутылок. Долька распахнула все окна, но вонь от жжёной пластмассы не выветрилась, а смешалась с ароматом мокрой земли, сосновых иголок, лесных цветов…

      Наверху запах горелого был меньше. Поэтому они и ужинали здесь, в большой комнате, у распахнутого окна. Оно выходило на крышу галереи. Видно было, как вода стекает вниз по черепице. Поели, оттащили вниз посуду, снова собрались вместе, как всегда бывает в дождь. Разбредаться по комнатам не хотелось, а нового кино не было. Валялись на ковре, шуршали конфетными фантиками, играли в длинную, почти бесконечную словесную игру, которую однажды не то вспомнил, не то изобрёл Юрка.

      Сам Юрка, естественно, играл и читал, одновременно, как всегда. И выигрывал. А Некрасов, который обычно отвечал раньше всех и подгонял других, сегодня молчал, сбивался и потому вылетел в первом же раунде. Посидел в углу дивана с обиженным видом, потом попробовал незаметно слинять. Макс с Долькой сразу засекли, в четыре глаза, и заинтересовались, на два голоса:

      – Гоша, ты куда?

      – Не всё ещё сегодня раздолбал?

      – Я хотел на новенького посмотреть…

      – Дятел, а вот нафига?

      – Гош, да оставь ты его в покое.

      – Ну, мне интересно.

      – Сиди