Исповедь. Андрей Викторович Белов

оселок, и казалось, что эта красота охватила весь мир, радовала глаз, притупляя грусть по ушедшему лету.

      Отец Тимофей жил здесь уже вторую неделю. Он приехал в эту деревню по приглашению друга по духовной семинарии, который служил священником в церкви в соседней деревне, и хотел здесь отдохнуть некоторое время в одиночестве, ведя простой и естественный образ жизни: наколоть дров, натаскать воды из колодца… и в этой маленькой избушке собраться с мыслями, в коих у него, впервые с начала службы священником, появились сомнения по некоторым вопросам веры.

      Это был молодой еще человек, спокойный и основательный по натуре. Реденький пушок покрывал его щеки и подбородок, и этим внешность его была схожа с каноническим ликом Иисуса, как его изображают на иконах. Он родился и вырос в российской глубинке: деревушке, затерявшейся среди сибирской тайги. Всего детей в семье было трое: он, самый младший, и две сестры. Время было трудное, и чтобы прокормиться, родители работали вахтовым методом где-то на нефтедобыче. Девчонок пристроить было некуда, и родители брали их с собой, несмотря на все сложности почти кочевой жизни. Его же отправили к деду, который жил в деревне километрах в пятидесяти и был священником в тамошней церкви. Дед уходил на службу рано, возвращался домой поздно и не мог оставить мальца на целый день одного в доме, и поэтому брал его с собой в церковь.

      Так мальчик стал приобщаться к церковной жизни: там иконы протрет, там огарки свечей уберет. С самого детства он был очень любопытен и вскоре разобрался, кто на какой иконе изображен и за что стал святым. Память у детей хорошая, и он быстро запомнил много молитв, а также знал, в каких случаях, какие из молитв следует читать. Со временем подросток стал регулярно участвовать в богослужениях, стремиться жить по-христиански и уважать таинства церкви; вера захватила его душу всю целиком. Да и не могло быть иначе: это был его мир – мир, в котором он вырос и возмужал, мир, давший ему миропонимание. Сама жизнь определила его путь – навсегда связать свою стезю с церковью, с служением людям на этом поприще и самого себя совершенствовать, укрепляя в вере.

      Прошли годы, с благословения деда он поступил в духовную семинарию. Учился усердно, если не сказать рьяно. За усердие его, совсем молоденького священника, направили служить в хороший приход, с известным храмом, в одном из больших городов России. И все шло хорошо, душа его ощущала чувство гармонии с миром и с Богом, пока не пришло время ему принимать исповеди. Ну, с какими такими грехами он сталкивался в своей глухой деревушке, где все знали друг друга и были, как говорится, на лицо? Мат-перемат: чьи-то куры пролезли сквозь забор и ходили по соседскому огороду; мужик до смерти забил чужую корову за то, что та паслась на его делянке; мужики, напиваясь, жен своих били. Один раз, правда, в деревне появилась цыганка беременная, отвечавшая весело на вопросы об отце ребенка: «Не знаю, мало ли их было у меня, мужиков-то». Но как пришла, неизвестно откуда, так, родив, и ушла невесть куда.

      Тут же, в большом городе, где люди друг друга не знают и не боятся осуждения своих поступков другими, открылась ему на исповедях такая сатанинская бездна, которую и десятью заповедями не охватишь. И ведь видел он, что в основном идут не перед Богом исповедоваться в грехах своих истинно кающиеся. Приходят совесть свою успокоить, высказав все исповеднику, и вроде как переложить на него все свои грехи, а в конце услышать от священника разрешительную молитву, в коей священник отпускает все грехи, вздохнуть облегченно и продолжать жить, как жили, ничего в своей жизни не меняя. Поначалу по неопытности отец Тимофей пытался выяснить у исповедующихся, знают ли они Священные Писания, и, на свою беду, выяснил, что большинство не только не читали Ветхий Завет, но и Евангелие не открывали, и молитв не знают: «Отче наш…» наизусть прочитать не могут. Какая уж тут вера?! Кому и зачем тогда служит он? Снова открыл он книги известных богословов, снова стал вникать в их труды, да только так не нашел ответа на свои вопросы, а в душе вера-то пошатнулась.

      Первое время, как он поселился в заброшенной избе, пересудов у местных жителей было много: кто такой и зачем приехал в их деревню? Но стоило один раз выйти молодому человеку в рясе, как сразу же смолкли все разговоры, успокоились девчата, и народ решил: монах приехал, отшельником жить будет. Но оказалось, что был он общителен, любил поговорить с незнакомым человеком и больше, чем сам говорил, слушал собеседника, пытаясь проникнуть в суть его души и понять его, ничего сам не утверждая и ничего не доказывая тому. Кротость и смирение были в его облике, и этим он сразу же располагал к себе на откровенный разговор.

      С некоторых пор бессонница совсем истомила молодого священника: не спиться, и все тут, и мысли все вертятся в голове одни и те же, выматывают душу и тело. Каких только лекарств ни давал ему местный врач, ничего не помогало. Проворочается всю ночь в кровати и, как правило, лишь светает, выходит пообщаться с местными крестьянами. Кроме врача, никому он об этом не рассказывал: ни на исповеди, ни даже другу своему. Частенько днем на сеновале отсыпался. Как-то он спросил друга о том, кто жил в этой избе раньше.

      – И не спрашивай! Чудной человек, угрюмый, замкнутый, слова из него не вытянешь, хотя сильно набожный был. Недолюбливал его народ в