Моссад. Тайная война. Леонид Млечин

денацификацию и получил право работать. В Кельне не захотел остаться, перебрался сюда.

      Гебхард налил себе еще коньяку.

      Заскрипели ступеньки лестницы, ведущей наверх. Черил проснулась и присоединилась к мужчинам.

      – Мы разбудили вас, – с сожалением сказал Гебхард.

      Пока Мариссель излагал ей события прошедшей ночи, Эдер приготовил завтрак.

      – А что это за приют Ахенхоф? – спросила Черил.

      – Он существовал здесь с начала века. Для детей, родившихся психически неполноценными. В основном это были сироты или те, кого родители не могли или не хотели воспитывать.

      – И что стало с приютом?

      – Нацисты уничтожили. В рамках программы эвтаназии.

      – А-а, – протянул Гебхард. – Дурацкая идея. И всех детей?..

      – Удалось спрятать лишь нескольких, кого согласились взять крестьяне из округи.

      – Так этот ваш Ганс – мститель за убитых детей, так, что ли? – пробормотал Гебхард. – Но при чем здесь Берфельде? Разве он работал в приюте?

      – Нет, Берфельде в приюте не было, – ответил Эдер. – И я до войны никогда не слышал его имени.

      – Фантастическая история, – пробормотал Гебхард. – Пойду-ка я домой, а то окончательно сойду с ума. А вдруг этот ваш Ганс ополчился на всех врачей? Впору и мне просить защиты у полиции.

      Эдер проводил его и вернулся.

      – Господин Эдер, простите меня за болтливость, – произнес Мариссель. – Это я рассказал о вашем «видении»…

      Эдер отмахнулся:

      – Вам не о чем сожалеть. Какие тут секреты в такой ситуации.

      – То, что вы рассказали о детском приюте, это и в самом деле так ужасно? – запинаясь, задала вопрос Черил. – Нацисты убили всех детей? Просто потому, что они больные?

      Эдер кутался в теплую куртку, ему явно нездоровилось.

      – Приютом занималась зондеркоманда СС. У нее был приказ – уничтожить всех, чье существование вредит нравственному и физическому здоровью нации, как тогда говорили. А люди вокруг… Немецкий народ был равнодушен к судьбе детей-калек.

      – Я работал тогда в кельнском епископате, – продолжал Эдер. – Я ушел из школы, потому что не мог преподавать то, что требовали нацисты. Проповеди нашего епископа, человека мужественного и честного, произвели на меня впечатление. Я подумал: вот человек, рядом с которым я должен быть в такое время. Он, не скрываясь, говорил о своей оппозиции режиму.

      В начале сорокового года эсэсовцы потребовали выдать им тридцать детей-калек. Они подогнали к приюту серый автобус с занавешенными окнами. Эти автобусы, использовавшиеся зондеркомандами, принадлежали нацистской организации «Бесплатная перевозка больных». Директор не отдал детей, и епископ его поддержал. Эсэсовцы уехали. И мы успокоились, решив, что дети спасены.

      Разумеется, мы недооценили силу и настойчивость партийного аппарата. По распоряжению партийной канцелярии в приют прислали анкету. Каждый воспитанник должен был пройти планово-экономическую регистрацию. В анкете были два главных вопроса: диагнозы больных и их