Далекий Сайкат. Михаил Ахманов

Йезданом Серооким: того назову мудрецом, чьи душевные муки не видны миру. И еще он сказал, что страданий больше, чем радостей, и главные из них – унижение и попранная гордость, боль разлуки и одиночество. Униженный подобен мертвецу в погребальном кувшине; не видит он красок мира, не слышит звуков его и не вдыхает ароматов, и перед ним – лишь ухмылка обидчика. Но одиночество еще больней. Одиночество жалит душу, и потому…

      «Красиво излагает, – заметил командор. – Как думаешь, что ему нужно?»

      «В гости хочет пригласить», – мысленно пояснил Тревельян.

      «И только? А маневрирует как при посадке с разбитым реактором!»

      «Таков ритуал. У них, дед, все непросто».

      Осыпь легла позади, они окунулись в голографическое небо и вынырнули в галерее сектора кни’лина. Вышли прямо из световой картины, изображавшей Йездана с закрытой Книгой в правой руке. Иутин закончил длинную речь о муках и страданиях и, наконец, сказал:

      – Раздели мое одиночество, ньюри Ивар. Окажи честь, посетив мое жилище. Тоска по родине, если разделить ее на двоих, становится…

      – …радостью встречи, – продолжил Тревельян максиму из Книги Начала и Конца. – Я просил обходиться без ньюри. Официоз у нас не принят, особенно среди желающих стать добрыми знакомыми.

      – Я понял, Ивар.

      Они миновали ответвление к круглой площадке с фонтаном, немного другим, чем в земной секции.

      – Кто здесь живет? – спросил Тревельян.

      – Похарас, все четверо. В следующем отсеке – ни, а в третьем и последнем – слуги.

      – Где же твое жилище?

      – В отсеке между похарас и ни.

      – Значит, ты не тот и не другой?

      – Правильное заключение. Я, Ивар, ветвь того же древа, но растущая у самых корней. Мой статус ниже, чем у Пятого Вечернего. – Иутин смолк, затем, искоса взглянув на Тревельяна, спросил: – Ты все еще хочешь посетить мое жилище?

      – Я воспитан в демократических традициях. И я подозреваю, что ты тут единственный, с кем стоит водить компанию.

      Свернув в небольшой коридор, что ответвлялся от галереи, и миновав дверь первого лунного цвета, они очутились в таком же просторном зале, как в тревельяновых апартаментах. Планировка была стандартной: за арками угадывались спальня, рабочая комната и ванная. Но мебели, если не считать низкого стола и пары подушек при нем, не оказалось вовсе; пол был устлан циновками, и пустоватое помещение напоминало теннисный корт. Или музейную залу, решил Тревельян, оглядывая стены. Тут, меж дверец немногочисленных шкафов, висело оружие: кривые мечи из кости на длинных рукоятях, дротики и пики с каменными наконечниками, внушительного вида дубинки, кремневые молоты с хищно изогнутым клювом, топоры и бумеранги. Коллекция выглядела внушительно – пожалуй, этими смертоносными штуками можно было вооружить целое племя.

      – Изделия туземцев? – полюбопытствовал Тревельян, опускаясь на жесткую подушку.

      – В основном тазинто. Терре не охотятся, и у них есть