Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972. Антология

о вас, барку с оркестром, слышимым издалека над водой.

      Кто бы ни был внезапно привлечен этой сценой круглогодичного, судя по всему, веселья, будет близок к тому, чтобы выкрикнуть в Венеции то, что Ева говорит Адаму у Мильтона:

      Близ тебя

      Не замечаю времени; равно

      Все перемены суток, все часы

      Мне сладостны[2].

      Анна Радклифф, автор бестселлеров как английского, так и русского книжного рынка, сама никогда в Венеции не бывавшая, попользовалась описаниями госпожи Пиоцци для своих «Удольфских тайн»:

      Удивление Эмилии было чрезвычайно, когда она увидела Венецию, ее острова, ее домы, ее башни, которые все вместе возвышались из моря и отражали свои краски на его светлую и дрожащую поверхность. Заходящее солнце покрывало волны, возвышенные Фриульские горы, преграждающие к северу Адриатическое море, легким шафрановым цветом. Мраморные портики и колонны Св. Марка были облечены богатыми оттенками и вечерним сумраком. Между тем, как они плыли, великие черты сего города изображались с большею ясностию. Его террасы, на коих возвышались здания воздушные, однако ж величественные, освещаемые, как и действительно они тогда сияли, последними лучами солнца, представлялись более извлеченными из моря жезлом волшебника, нежели построенными рукою смертного.

      Солнце наконец исчезло, и тень постепенно распространялась по волнам и горам; она погасила последние его огни, позлащавшие их вершины, и виолетовый <так!> меланхолический цвет вечера распростерся подобно покрову. Сколь была глубока, сколь была прекрасна тишина, окружавшая сцену! Натура, казалось, погружалась в покое. Единые токмо сладчайшие движения сердца возбуждались в душе. Очи Эмилии наполнились слезами; она ощущала восторги высокого благоговения, простирая взоры свои к небесному своду, между тем как трогательная музыка сопровождала журчание вод. Она слушала ее в безмолвном восхищении, и ничто не возмущало тишины. Звуки, казалось, колебались в воздухе. Лодка подавалась с таким слабым движением, что едва можно было слышать ее шум; и блестящий город, казалось, сам приближался для принятия чужестранцев[3].

      Книга Радклифф была одной из тех, над страницами которой Джордж Гордон Байрон увлекся городом «единых токмо сладчайших движений сердца»:

      Волшебный город сердца! С детских дней

      Ты дорог мне; богатство, радость мира —

      Как ряд колонн, встаешь ты из морей.

      Ратклифф, Отвэя[4], Шиллера, Шекспира

      Созданьями навек в душе моей

      Запечатлен твой светлый образ живо.

(Перевод О. Н. Чюминой)

      На двадцать девятый год своей жизни он впервые оказался во всепетом городе, и в четвертой песне «Чайльд-Гарольда» читатели двух полушарий ровно 200 лет тому впервые прочитали: «I stood in Venice, on the Bridge of Sighs», потом «Ainsi toujours errant, me voici dans Venise sur le pont des Soupirs» и т. д., вплоть до русского:

      Взошел на Мост я Вздохов, где видны

      По сторонам его дворец с темницей

      И, крыльями веков осенены,

      Вздымаются громады из волны,

      Как бы волшебной вызваны десницей.

      Улыбкой славы мертвой озарен

      Здесь ряд веков; тогда с морской царицей,

      На сотне островов воздвигшей трон, —

      Крылатый Лев царил в тени своих колонн.

      …

      В Венеции замолкла песнь Торквато,

      Безмолвно правит гондольер веслом,

      Здесь в разрушенье – не одна палата,

      Нет песен неумолчных, как в былом,

      Искусство, троны – гибнут без возврата.

      Живет природа, красота – жива…

(Перевод О. Н. Чюминой)

      Избитой тропой потянулись сюда британские туристы, норовя произнести перформативный стих «Венеция. Мост Вздохов. Я стоял…» (эти строфы побывали в эпиграфе к роману Фенимора Купера «Браво»), и сатирический комикс о глоб-троттерах среднего класса содержал подпись под картинкой:

      Робинсон (соло): «I stood in Venice…,» и т. д.

      Джонс и Браун, уже слышавшие раньше что-то похожее, отошли на некоторое расстояние.

      Размышление Брауна: «Почему люди, когда они повторяют стихи, выглядят несчастными?» [5]

      Эта точка маршрута, где стоял Чайльд-Гарольд, стала на целый век главным аттракционом города. Обыгрывая английские омофоны sighs и size, «вздохи» и «объем», Артур Скетчли заставляет своего сатирического персонажа, обобщенную миссис Браун, пожимать плечами: «А этот Объемный мост, вокруг которого столько шумихи, да почему, в нем же совсем нет никакого объема…»[6]

      На этом месте оказалась и мятлевская любимица – «рюс из города Тамбова, барыня проприетер» Акулина Курдюкова:

      Тут в безмолвье, в темноте

      Заседала инквизицья,

      Преужасная

2

Mrs Piozzi. Glimpses of Italian Society. London, 1852. P. 135; цитируется Мильтонов «Потерянный рай». Кн. 4. Стих 639 и далее.

3

Таинства Удольфския. Сочинение Радклиф / Перевел с французского С. Ф. З. <Ф. А. Загорский>. Ч. 2. М., 1802. С. 33–35. См. об этой цепочке заимствований: Tony Tanner. Venice Desired. Harvard University Press, 1992. P. 15–26.

4

Трагедия Томаса Отуэя «Спасенная Венеция» (1682).

5

Richard Doyle. The foreign tour of Messrs. Brown, Jones and Robinson: being the history of what they saw and did in Belgium, Germany, Switzerland, & Italy. London, 1855. P. 65; James Buzard. The Beaten Track: European Tourism, Literature, and the Ways to «Culture», 1800–1918. Oxford, 1993. P. 115.

6

Arthur Sketchley. Mrs. Brown on the grand tour. London, 1870. P. 133; James Buzard. The Beaten Track. P. 117.