Гоголь и географическое воображение романтизма. Инга Видугирите

с объяснением» («Sechs Karten von Europa mit Erklärendem Text», 1806; рус. пер. 1828) К. Риттера (1779–1859). Рассмотрение этого, как тогда казалось, странного и весьма любопытного факта интертекстуальности и поиск аналогичных ему явлений в других текстах Гоголя и в литературе в целом вывели меня к исследованию Ч. Танга «Географическое воображение современности: география, литература и философия в немецком романтизме» (2008)[2]. Труд Танга раскрыл, что география в тот момент, когда к ней обратился Гоголь, в Германии переживала свое новое рождение в трудах А. фон Гумбольдта (1769–1859) и Риттера – отцов современной науки. Она развивалась на фоне немецкого романтизма и впитывала выдающиеся идеи своего времени. В основе этой романтической географии лежала философия И. Г. Гердера и Ф. В. Й. Шеллинга, а методология строилась по образцам художественного пейзажа. Такие художники, как И. В. Гёте, Новалис, Л. Тик, К. Д. Фридрих и другие, увлекались географией как наукой и переносили ее идеи в свое творчество. Таким предстал фон, на котором тема географии у Гоголя приобретала совсем другие объем и глубину, а созвучие поднятой писателем проблематики с темами немецкого романтизма позволило концептуализировать эту тему через предложенное Тангом понятие географического воображения.

      В исследовании Танга понятие географического воображения призвано указать на географический (наряду с историческим) аспект духовной жизни европейского общества в эпоху романтизма, нашедший выражение в новом формате научной географии того времени. С другой стороны, в современной гуманитарной географии, в труде Д. Грегори «Географические воображения» (1993)[3], понятие было введено во множественном числе и в контексте критики той новой парадигмы географии, которую рассматривал Танг с точки зрения интеллектуальной истории. Критика касалась археологии географического знания, его визуальных практик и методов исследования, которые применялись европейцами в интерпретациях новооткрытых в середине XVIII в. земель Океании и Австралии. Отклики этих интерпретаций экзотической природы и людей присутствуют и в творчестве Гоголя, как присутствует в нем и мощная тема географической зрелищности, которая связана с географией и выходит за ее пределы. Близкие мне феноменологические установки не позволяли уходить в критику творчества Гоголя в контексте постколониализма, однако я все время ощущала близость географической темы Гоголя к этому направлению исследований и не стремилась полностью от нее отмежеваться.

      Названные два основных теоретических контекста – немецкий романтизм и археология визуальных аспектов географии – определяют объем понятия, вынесенного мною в заглавие книги. Географическое воображение – это не метафора, а термин, и поэтому не может быть заменен другим понятием, более естественно звучащим по-русски. Географическое воображение имеет прямое отношение к географии как научной дисциплине XIX в., в прямом смысле выстроенной на нем, и в эпоху романтизма может служить для нее синонимичным определением. В других областях – в философии, литературе, живописи – географическое воображение опознается как комплекс идей и образов, которые или предшествовали географии и оформляли ее содержание, как, например, в антропологии Гердера и натурфилософии Шеллинга, или были рождены уже влиянием географических работ, как случилось с творчеством Гоголя. Благодаря этому комплексу идей и образов мы можем говорить о географическом дискурсе романтизма. Следовательно, концептуализируя гоголевскую тему географии через понятие географического воображения, я хочу указать не столько на индивидуальное воображение Гоголя, сколько на его отношение к новой парадигме научной дисциплины и пространственного сознания европейцев, которая складывалась в пределах немецкого романтизма в конце XVIII – начале XIX столетия и легла в основу современной науки. Знаком этой новой парадигмы в российском романтическом дискурсе стала статья Гоголя «Несколько мыслей о преподавании детям географии», напечатанная в первом номере «Литературной газеты» за 1831 г.

      В связи со сказанным я бы просила читателя моей книги отказаться от привычного представления о географии как науке, которая предлагает нам объективный подход к изучению мира. Все мы проходили географию в школе. То, как нас учили – как была составлена программа, разделен материал, какие картинки нам показывали, – во всем этом отразился тот формат географии, которую называют «современной». Но в школе нам не объясняли, как и когда вот эта современная география определилась. А она определялась на основе географического воображения, предполагавшего связь человека, его истории и культуры с окружающей природой. Как можно было доказать эту связь? Никак, ее можно было только вообразить. И на этом воображении в начале XIX в. в Германии и под влиянием немецкой географии на полвека позже в России выстроилась современная географическая наука. Танг показывает, какое большое влияние на географию оказали источники и области, иногда очень далекие от науки, как, например, поэзия Гёте или эстетика пейзажа. Я надеюсь, что рассмотрение интертекстуальных пересечений творчества Гоголя с географическим дискурсом его времени, которое предпринимается в этой книге, выявит новый участок в общей картине интеллектуальной и художественной жизни России в эпоху романтизма и прояснит археологию

2

Tang Ch. The Geographic Imagination of Modernity: Geography, Literature, and Philosophy in German Romanticism. Stanford, 2008.

3

Gregory D. Geographical Imaginations. Cambridge; Oxford, 1994.