Евангелие от Соловьева. Владимир Соловьев

Ведь мальчик надеется, и его родители тоже.

      Да-да, та же неловкость, что при соучастии в осуждении отщепенцев, уезжающих в Израиль, на комсомольском собрании 10-го класса «А» в школе имени товарища матроса Железняка.

      – What an idiot, – это не я сказал, а мой сосед. Вряд ли он слышал про товарища матроса, так что его реплика явно относилась к Черному Брату.

      – Yeap, feel sorry for the boy.

      – Можете говорить по-русски.

      – Это что же, у меня такой акцент?

      – Нет, не в этом дело – просто вижу, что вы русский. Мальчика действительно жалко: он слеп от рождения, и бесы тут ни при чем. У родителей нет денег на лечение, да и вряд ли поможет…

      Собеседник говорил по-русски чисто и нараспев. Наверное, мой ровесник или чуть моложе. Семитский тип, лицо чистое, продолговатое, тонко очерченный нос – заурядная внешность. Чуть прищуренные глаза, руки рабочего, одет, как и все американцы, на сто пятьдесят долларов. От него исходит спокойствие.

      – Из эмигрантов?

      – Да, конечно. Родился в России, мама уехала в Израиль, когда я был совсем маленьким, но она говорила со мной дома по-русски. В Америке лет двадцать. Мама вышла замуж, и мы все переехали сюда. Они живут в штате Мэн, ее муж рыбачит… А я вот решил пожить самостоятельно.

      – Чем занимаетесь?

      – Столяр. – Парень сделал паузу и ухмыльнулся своим мыслям. Бросил на меня лукавый взгляд, однозначно указывающий на его семитские корни. – Мне нравится работать с деревом, оно живое. Но в последнее время я все больше вечерами здесь.

      – Зачем?

      – Люди, пришедшие сюда, верят этому обманщику… Но ведь страдания их истинны. Вот я и стремлюсь облегчить их мучения.

      Н-да… Почему-то профессиональный скепсис отказывает. В любом другом случае я бы расплылся саркастической ухмылочкой и уж как минимум отошел от блаженного подальше. Может быть, сказывается усталость от перелета, а может, необычность совпадений.

      Тем временем на авансцене бесплодность предпринимаемых попыток стала понятна даже самому Черному Брату. И, продолжая произносить нечленораздельные звуки, он отпустил мальчика, оттолкнув его от себя к проходу между скамейками. ЧБ булькал и кричал, что бесы сильны и мальчик сам бес, посланный подорвать веру в него, великого ЧБ, но что он его раскусил.

      Мальчик вел себя странно. На его лице появилась улыбка. Он хоть и неуверенно, но все-таки зашагал к дверям. Родители, сидевшие у дальнего края сцены, хотели было последовать за сыном, но он не звал их. Шаги мальчика постепенно обретали твердость, он шел к нашему ряду, смотря незрячими глазами в лицо моего соседа. У того на устах застыла улыбка, и мальчик улыбался в ответ.

      Не доходя нескольких шагов, мальчик протянул руки, и мой сосед поднял руку – ребенок остановился, как будто уперся в стену, и начал оседать, закрыв лицо ладошками. От спокойствия, выраженного на его лице, и беззвучности всего происходящего стало страшно.

      Я почувствовал, что время остановилось.

      Мальчик не падал – он медленно