Ева. Любовь Баринова

жара. Переждите. Через часик начнет спадать.

      Бабушка, никогда никого не слушавшая, отчего-то согласилась, снова уселась на стул. Старик поставил на электрическую плитку в углу синий эмалированный чайник с отбитыми боками. Подвинул к бабушке круглый стол, очистил место для трех кружек, отодвинув локтем инструменты, скобы и деревяшки. Сдул стружки и мусор. Расстелил газету «Правда». Поставил три чашки и заварочный чайник на снимок двух доярок в белых халатах, позировавших в поле в окружении черно-белых коров. Для Германа и себя придвинул табуретки, сняв с них пожелтевшие журналы и газеты.

      Когда чайник вскипел, разлил кипяток по чашкам и в заварку. Герман хихикнул про себя: старик, а красные уши торчат, как у мальчишки, и руки трясутся. К чаю старик подал фруктовый сахар. Герман выбрал желтый, осторожно лизнул – вкус ему понравился, напомнил и лимон, и шербет одновременно. Пальцы, липкие от пластилина, стали совсем клейкими, Герман принялся забавляться, то соединяя, то с силой разлепляя их. Бабушка в другое время резко бы одернула его, но в этот раз она будто и не замечала Германа.

      А столяр все посматривал на бабушку блестящим взглядом. Бабушка опускала глаза, будто была в чем-то виновата. Осторожно, как горячим пирожком, они перебрасывались короткими предложениями. И вдруг принялись говорить не переставая. Смеялись, перебивали друг друга. Говорили о неизвестных Герману людях и событиях, но ему казалось, что параллельно вели и какой другой, понятный только им разговор. К чаю ни бабушка, ни столяр не притронулись. Герман же слопал больше половины фруктового сахара из вазочки.

      Примечания

      1

      С 1990 года – Мясницкая.