Миледи Ротман. Владимир Владимирович Личутин

Без жеребьи нечестно. Как это – бей? А где совесть? Всё по совести надо!

      Тут же крутнули монетку, зарыли в снег, затолклись понарошку, случилась куча мала. Смех, грай. Луна вышла, засеребрилась, вспухли снега; на крик в Слободе забрехали собаки, в воинской части тревожно завыла сирена. С трудом, наконец, разобрались, чей черед.

      Братилов, покачиваясь, долго выцеливал смутно зеленеющее стекло: оно пока не двоилось, но зыбко маревило; он жестко метнул биту – мимо. Ротман, широко разоставя ноги, не медлил; пульнул сосновый дрючок – зазвенела разбитая бутылка.

      – За первый урок тебе неуд. Спишем, художник, на хмель. Теперь пойдем в дом. Держись, богатырь.

      – Еще поерничай. Выбью фиксу.

      В горнице было чинно, светло, стол подновлен, поданы свежие рыбные перемены; от пирогов с палтосиной струил прозрачный душистый парок. Все сглатывали слюну, но к еде не приступали, ждали жениха. Хозяйка торчала в дверях кухни, как городовой, выпучив глазенки, строго следила за порядком. В углу на фикусе висели елочные игрушки, похожие на пасхальные писанки, и тонко подгуживали, оттеняя внезапно наступившую тишину. Яша Колесо дребезжащим голосом запел, часто опустошая нос платком:

      Однажды в конце осени

      Пришел любви конец,

      К ней приехал с ярмарки,

      Посватался купец.

      Она, моя хорошая,

      Забыла про меня,

      Забыла и спокинула,

      В хоромы жить пошла…

      Никто Якову Лукичу не подтягивал, городской романс в этих местах не держался.

      – Вот и верь после того бабам. Блажной народ, непостоянный, ёк-макарёк. В грудях ветер, в голове дым. Все сладкого им подай.

      – Папа, ну будет плакать, – утешала дочь, уже с неприязнью взглядывая на опухшее, в сизых пятнах лицо отца, на его взлохмаченную головенку, в который раз повторяя словесную карусель. – Ведь не на смерть провожаешь, не в чужие края. Дома остаюся.

      Яков Лукич всхлипывал и нудил снова:

      – Ну как, доча, не плакать. Израиль-то не ближний конец.

      – Дурак, – осекла Миледи. – Будешь талдычить, уйду из-за стола.

      Тут-то и появились распалившиеся, разгоряченные улицей, отбившиеся от свадьбы гости. Впереди, победительно вознеся голову, выступал Ротман.

      – Ти-ха, всем молчать! – вскричал Вараксин. – У нас дуэль. Вы знаете, что такое дуэль? На победителя, значит, ёшкин корень. До первой крови! Прошу оставаться всем на своих местах согласно стаканам, тарелкам и коклетам. Вперед не забегать.

      Вараксин был часовых дел мастером и хорошо знал порядок тонкого механизма: главное, наладить пружину и дать ей толчок, чтобы слепые колесики забегали.

      – Какие коклеты? – всполошилась баба Маня, косорото оглядывая стол. Смертная обида отразилась на лице. – Кулебяки вижу, а никаких коклет. Съели без меня?

      – Время не терпит. Второй раунд, – объявил Вараксин. – На ловкость. Говорю для тех, кто спать любит.

      Ротман поставил на пол спичечный коробок торчком, сухо сказал Братилову:

      – Достань зубами,