Яблочко от яблоньки. Святослав Логинов

растопыренными руками за воздух. Брошенный шмайсер ударил дулом в поясницу, и Ефим всем телом грохнулся на дорогу, смертельно скользкую, но всё ещё твёрдую под тонким слоем жижи.

      Коротко в три толчка ударила очередь.

      «Совсем не больно… – успел удивиться Ефим. – Сейчас…»

      – Опять что-то приснилось? – вопросительно произнёс Путило. – Здоров ты спать.

      – Недосып, – севшим голосом выговорил Ефим. – Сессия. Экзамены сдавал.

      – Какие же экзамены в сентябре? – недоверчиво поинтересовался Путило. – Сессия вроде весной бывает и зимой.

      – Так получилось, – уклончиво ответил Круглов.

      – Ага, – согласился Путило. – А что сдавал?

      – Помологию. Профессор Рытов – зверь. Душу вынимает.

      – Ага, – повторил Путило, не отрывая взгляда от дороги.

      «Нива», натужно завывая, ползла в гору. Деревня уже осталась позади, дорога оврагом вгрызалась в холм или, может быть, изначально была проложена по впадине. Время от времени по сторонам над обрывами являлись невысокие деревья, корячившие пустые ветви в провисшее небо.

      – Яблони, – сказал Путило, мотнув головой. – Раньше тут сплошняком сады росли, торговля шла крупная, на ярмарке плодоводства в девятьсот одиннадцатом году отдельный павильон был – «Псковские яблоки», в Берлине – фирменный магазин, не помню чей. Потом, конечно, всё хизнуло, повалилось, при Хрущёве яблони порубили – ничего не осталось.

      – Как это ничего? Откуда тогда склады?

      – Ну, кое-что, конечно, осталось. В основном – по заброшенным деревням, где рубить было некому. Работаем помаленьку, но фирменного магазина на Seestrasse мне ещё долго не открыть.

      – Ого! Ты глянь, Сергей Лукич! – перебил Круглов.

      Влево от дороги, где холм приминался пологой ложбинкой, неприкрыто распласталось серое военное сооружение. На десяток метров в окружности земля была заменена замшелым от старости цементом. Его грубая фактура, выветренная и потемнелая, казалась камнем, искони росшим тут, забытым рассеянным ледником в далёкий мамонтовый период. Но сквозь эту твердь, в свою очередь, пробивалось иное творение чужеплеменных рук: стальной колпак неведомой толщины, столь мощный, что даже ржавчина не осмеливалась пятнать его. Раскосая прорезь амбразуры сторожила танкоопасное направление, неприязненно глядя на гражданский экипаж, вздумавший прошмыгнуть мимо.

      – Это и есть укрепрайон? – с тихим восторгом спросил Ефим.

      – Он самый.

      – А где вход?

      – Нам к нему ещё пилить и пилить. Он на той стороне холма, за бугром.

      – Не слабо сказано, – оценил фразу Ефим.

      Легковушка перевалила водораздел и юзом сползла вниз, где в сторону от дороги отходила ещё одна раздолбанная колея. С виду она была точь-в-точь как та, по которой они только что плыли, но, видимо, качество этой хляби было иным, потому что Путило вывел машину на обочину и заглушил мотор.

      – Дальше – ножками, – произнёс он,