Тайна. Игнатий Потапенко

е блиставшем новизной, но сшитом безукоризненно. Лицо его было бледно, глаза, окруженные мелкими морщинками, смотрели просто, вдумчиво, не выражая ни злобы, ни заметного страдания. У него были короткие реденькие усы и узенькая седая борода. На впалых морщинистых щеках волосы не росли. Голова была острижена очень низко, волосы на ней хорошо сохранились и были почти сплошь черные.

      Он откашлялся, несколько раз подряд сдвинул седые, редкие брови и сказал с расстановкой, внятно, но голосом негромким и слегка дрожащим:

      – Признаю себя виновным!

      – Расскажите, как было дело.

      – Так, как рассказано в обвинительном акте. Я ничего не могу ни изменить, ни прибавить!

      Сказав это, он сел на свое прежнее место, опустил голову и сложил руки на коленях.

      – Подсудимый, что же вас заставило совершить этот поступок? – спросил председатель.

      Старик медленно, с очевидной неохотой опять поднялся.

      – Я ничего не могу прибавить, – повторил они поспешно опустился на скамейку. Но председатель еще не кончил свои вопросы.

      – Подсудимый!

      Старик опять поднялся и посмотрел на спрашивавшего с укором. Взгляд его как бы говорил: "Зачем вы меня тревожите? Разве вы не видите, что я ничего не хочу сказать!"

      – Подсудимый! Вы имеете право отказаться от дачи объяснений. Итак, вы пользуетесь этим правом и не желаете давать объяснений?

      – Я ничего не могу прибавить! – в третий раз повторил старик Холодов.

      – Садитесь!

      Он сел и тотчас же принял прежнюю позу. Среди присяжных, сидевших напротив, произошло легкое движение. Некоторые из них шептались, взглядывая на старика. В то время, как председатель внимательно смотрел в какую-то бумагу, а секретарь что-то записывал быстрым почерком, в публике повторилось то же движение, что и среди присяжных. Все с любопытством осматривали старика, который, казалось, весь сосредоточился на своих руках, лежавших на коленях, и не обращал никакого внимания на то, что вокруг него делалось. По оживленному выражению лиц всех присутствовавших в зале можно было видеть, что дело с первого же момента сполна завладело общим вниманием. Даже члены суда, сидевшие по обе стороны председателя, обыкновенно, как бы по самому смыслу своей должности, начинающие скучать с той минуты, когда вводят подсудимого, на этот раз разделяли общее оживление.

      – Г. судебный пристав, пригласите свидетеля Налимова!

      Старик не переменил позы. Свидетель Налимов – человек лет тридцати, красавец, с короткими белокурыми кудрями, одет очень изысканно, смотрит весело, почти радостно, и только в тот момент, когда взор его как бы случайно упал на старика, на лице его выразилась жалость.

      Свидетель Налимов звучным, приятным баритоном сообщает, что он в семействе Холодова с давних пор был принят как свой человек. Еще когда старик Холодов был учителем в гимназии, он был его учеником; ставши студентом, он давал уроки его сыну, Николаю, а кончив университет, получил место учителя в той же гимназии, где до своей, по причине старости и расстроенного здоровья, отставки преподавал Холодов. За неделю, до катастрофы он сделал предложение дочери старика и получил согласие. 3 декабря он обедал у них; обедала вся семья, старик был серьезен и молчалив, чего прежде за ним не замечалось.

      – Напротив, – говорил свидетель, – он любил поболтать в своей семье, любил затрагивать отвлеченные темы, часто вспоминал о том времени, когда он был студентом Московского университета, с восторгом пересказывал нам целые лекции Грановского, к памяти которого он относился с обожанием; иногда со слезами на глазах вспоминал о том, как он однажды был счастлив увидеть на улице в Москве Белинского… В этот день он ел молча и как бы не замечал наших шуток и смеха. Николай опоздал к обеду, пришел ко второму блюду, и когда он вошел и весело, с какой-то шуткой, которая нас всех рассмешила, сел за стол, старик посмотрел на него своим долгим взглядом, но не сказал ни слова. После обеда мы ушли в кабинет, а Иван Петрович остался и медленно чистил свой апельсин. Он сказал Николаю? "Погоди минутку, ты мне нужен!" Николай остался, а мы ушли в кабинет. Надо было пройти гостиную. Мы притворили дверь, думая, что у старика с сыном будет какой-нибудь серьезный разговор; не хотели мешать. Николай был на третьем курсе, часто уходил из дому и иногда возвращался к утру. Это портило ему здоровье, старик был недоволен, и мы думали, что об этом будет речь. В кабинете мы продолжали шутить и смеяться. Пили кофе, прошло с четверть часа. Вдруг слышим в столовой шум. Николай кричит. Стул упал, тарелка упала со стола и разбилась. Мы вбежали и увидели ужасную картину. Старик вцепился одной рукой в горло молодому человеку, а в другой – был нож… У Николая шея была окровавлена… Мы развели их. Старик весь дрожал, губы и руки его тряслись. Мы отвели его в гостиную и уложили на диване. Он лишился чувств… Вот все, чему я был очевидцем.

      Задавал вопросы прокурор. Он заставил свидетеля повторить, что за обедом, еще до прихода сына, старик был молчалив и задумчив, а следовательно, уже тогда обдумывал свой преступный замысел. Свидетель повторил первую часть, относительно же второй отозвался, что ему неизвестно,