Секрет Сабины Шпильрайн. Нина Воронель

у Евы, которая меня терпеть не могла, но на этот раз ответила: – Нет, по-немецки.

      Я просто обалдела:

      – Почему по-немецки?

      Тут Ева порезала палец и стала его сосать, и я решила помочь ей чистить картошку – мне-то пальцы беречь было необязательно. Я взяла хороший мамывалин ножик, и дело у нас пошло быстро – за десять минут мы начистили гору картошки.

      – А ты молодец, – похвалила меня Ева. – Приходи сегодня к нам на обед.

      – А что мама скажет?

      – Мама никогда ничего не скажет, если ты придешь. Она тебя жалеет.

      Я рот открыла:

      – Почему жалеет?

      – Потому что ты живешь с такой вредной мамой.

      Как они это заметили? Я от удивления тоже порезала палец, очень глубоко, кровь так и хлынула потоком!

      – Ах! – воскликнула Ева, и я поспешила воспользоваться удачной минутой:

      – А почему они говорят по-немецки?

      – Кто – они? А, мама с папой! Потому что они много лет жили в Германии. И говорят по-немецки, когда не хотят, чтобы другие их понимали. Их никто не понимает, кроме Ренаты – она ведь родилась в Германии.

      Тут дверь открылась, и Евин папа выглянул из комнаты:

      – Как дела, Ева? Картошку почистила?

      – Почистила!

      – Ну вот, а говорила – не могу.

      – Я и не смогла бы, если бы не Сталина. Но я палец порезала. И она тоже. Как я теперь буду играть?

      – Иди сюда скорей, я тебя подлечу!

      – И Сталину подлечи, а то у нее из раны кровь хлещет.

      – Хороши работнички, – сказал Евин папа, глянув на наши пальцы.

      – Пойдем к нам, Сталина, мой папа – доктор.

      Он хотел возразить, но не успел: Ева втащила меня за руку в их столовую. И я увидела, что Сабина лежит на диване вроде бы в обмороке – лицо белое-белое как мел, голова запрокинута назад, зубы оскалены. Что же этот папа-доктор с ней сделал? Что он рассказал ей по-немецки?

      – А Сабину Николаевну вы тоже подлечите? – спросила я и сама испугалась, зачем я такое спросила.

      – Я ее уже подлечил, – папа-доктор криво улыбнулся, будто понарошку. – Ей стало плохо, но через пять минут она придет в себя. – И тут я заметила на столе сломанную ампулу и медицинский шприц, какой я видела у мамы Вали на работе.

      – Давай я перевяжу твой палец, и иди к себе.

      Но только он начал перевязывать мне палец, как в прихожей грохнула дверь и в столовую ворвалась мама Валя.

      – Что они с тобой сделали? – заорала она, увидев мой окровавленный палец.

      – Она порезала палец, и я ей делаю перевязку, – постарался успокоить ее папа-доктор.

      – Какое право вы имеете перевязки делать? Вы что, врач? – еще громче заорала мама Валя и вдруг заметила Сабину на диване и шприц на столе. – А с этой что вы сделали? Она с утра была совершенно здорова!

      Веки Сабины дрогнули, и она открыла глаза:

      – Не дери глотку, Валентина, – я бы ни за что не поверила, что она может обратиться так грубо к маме Вале и еще на «ты», – это мой муж Павел, он врач. Он мог