Батя, Батюшко и Бэмби. Дарья Волкова

стал патологоанатомом, – с напускным сочувствием продолжил Лапин.

      – Именно! – закивал Черепанов-младший. – И не жалею. Прекрасная работа. А самое прекрасное в ней знаете что?

      – Что твои пациенты на тебя никогда жалобы не пишут! – нестройным хором ответили Борису Черепанову его друзья.

* * *

      «Секрет Изольды» вскоре перестал быть секретом. Она все так же выходила договариваться по телефону о встречах в коридор, ее все так же было слышно, несмотря на конспиративно-тихий голос. Обращение «Славочка» перешло в «Славочка, душа моя», а возвращалась после разговоров к обитателям квартиры Изольда Васильевна все в том же приподнятом настроении и с блестящими глазами.

      Геннадий Игоревич, который частенько приезжал после работы в гости, очень страдал, старательно пытался делать невозмутимый вид, но у него ничего не получалось. Оля жалела отца, но со стороны все это выглядело настолько забавно, что порой с трудом удавалось сдерживать улыбку.

      А соседка начала приходить к ним в квартиру с крючком и клубком ниток – она взялась за новую шаль.

      – Женщина в любом возрасте хочет быть красивой, – прокомментировала это событие Оля, – и потом, она обожает шали, и примерно раз в полтора года вяжет новую. Просто пришло время. Но завтрашний футбол снова на тебе, потому что…

      – «Славочка, душа моя», – закончил за дочь Геннадий Игоревич.

      – Точно.

      Развязка этой истории произошла неожиданно и на следующий же день, благодаря Никите. Оля только полчаса как вернулась домой, она спешно разогревала ужин для папы и сына, которые с минуты на минуту должны были вернуться из спортивной секции. Звонок в дверь не заставил себя ждать. На пороге, правда, были не только они, но и Изольда Васильевна.

      – Оленька, я не оставила у вас свое вязание? – поинтересовалась она. – Никак не могу найти.

      – Честно говоря, не обратила внимания, сейчас посмотрю.

      – Новая шаль для «Славочки, душа моя» в детской, – возвестил Никита, снимая ботинки. – Мы же уроки там делали, я писал, вы вязали.

      Густо покраснели оба: и Изольда Васильевна, и Геннадий Игоревич.

      – Пойду посмотрю, – пробормотала Ольга и кинулась в комнату, боясь расхохотаться.

      Когда она вернулась с начатой шалью и крючком, все еще топтались в коридоре, только сын деловито вешал куртку на крючок.

      – Вот ваше вязание.

      – Мама говорит, – Никита взял в руки спортивный рюкзак, – что это очень даже хорошо, если у женщины есть поклонники в любом возрасте.

      Теперь настал черед Оли краснеть. Все-таки у детей невероятно острый слух, они умудряются слышать сквозь стены и двери.

      А сын, довольный собой, с рюкзаком в руках удалился в детскую и оттуда прокричал:

      – А мы скоро будем ужинать? Я голодный!

      Немая сцена в коридоре длилась секунд десять, пока все трое приходили в себя. Первой подала голос Изольда. Голос ее звучал выше обычного:

      – Какие поклонники? У кого поклонники? – и вязание свое