Денискины рассказы (сборник). Виктор Драгунский

дверь распахнулась, и в комнату вошёл Павля. Мы все страшно обрадовались, потому что он давно уже не был у нас, и мы по нём соскучились.

      – Ого, кто пришёл! – сказал папа. – Сам Павля. Сам Павля-Бородавля!

      – Садись с нами, Павлик, арбуз есть, – сказала мама. – Дениска, подвинься.

      Я сказал:

      – Привет! – и дал ему место рядом с собой.

      Он сказал:

      – Привет! – и сел.

      И мы начали есть, и долго ели, и молчали. Нам неохота было разговаривать. А о чём тут разговаривать, когда во рту такая вкуснотища!

      И когда Павле давали третий кусок, он сказал:

      – Ах, люблю я арбуз. Даже очень. Мне бабушка никогда не даёт его вволю поесть.

      – А почему? – спросила мама.

      – Она говорит, что после арбуза у меня получается не сон, а сплошная беготня.

      – Правда, – сказал папа. – Вот поэтому-то мы и едим арбуз с утра пораньше. К вечеру его действие кончается и можно спокойно спать. Ешь давай, не бойся.

      – Я не боюсь, – сказал Павля.

      И мы все опять занялись делом, и опять долго молчали. И когда мама стала убирать корки, папа сказал:

      – А ты чего, Павля, так давно не был у нас?

      – Да, – сказал я. – Где ты пропадал? Что ты делал?

      И тут Павля напыжился, покраснел, поглядел по сторонам и вдруг небрежно так обронил, словно нехотя:

      – Что делал, что делал… Английский изучал, вот что делал.

      Я прямо опешил. Я сразу понял, что всё лето зря прочепушил. С ежами возился, в лапту играл, пустяками занимался. А вот Павля, он время не терял, нет, шалишь, он работал над собой, он повышал свой уровень образования. Он изучал английский язык и теперь небось сможет переписываться с английскими пионерами и читать английские книжки! Я сразу почувствовал, что умираю от зависти, а тут ещё мама добавила:

      – Вот, Дениска, учись. Это тебе не лапта!

      – Молодец, – сказал папа, – уважаю!

      Павля прямо засиял:

      – К нам в гости приехал студент, Сева. Так вот он со мной каждый день занимается. Вот уже целых два месяца. Прямо замучил совсем.

      – А что, трудный английский язык? – спросил я.

      – С ума сойти, – вздохнул Павля.

      – Ещё бы не трудный, – вмешался папа. – Там у них сам чёрт ногу сломит. Уж очень сложное правописание. Пишется Ливерпуль, а произносится Манчестер.

      – Ну да! – сказал я. – Верно, Павля?

      – Прямо беда, – сказал Павля, – я совсем измучился от этих занятий, похудел на двести грамм.

      – Так что ж ты не пользуешься своими знаниями, Павлик? – сказала мама. – Ты почему, когда вошёл, не сказал нам по-английски «здрасте»?

      – Я «здрасте» ещё не проходил, – сказал Павля.

      – Ну вот ты арбуза поел, почему не сказал «спасибо»?

      – Я сказал, – сказал Павля.

      – Ну да, по-русски-то ты сказал, а по-английски?

      – Мы до «спасибо» ещё не дошли, – сказал Павля. – Очень трудное пропо-ви-сание.

      Тогда я сказал:

      – Павля, а ты научи-ка меня, как по-английски «раз, два, три».

      – Я этого ещё не изучил, – сказал Павля.

      – Что же ты изучал? – закричал я. – За два месяца ты всё-таки хоть что-нибудь-то изучил?

      – Я изучил, как по-английски Петя, – сказал Павля.

      – Ну как?

      – Пит! – торжествующе объявил Павля. – По-английски «Петя» будет «Пит». – Он радостно засмеялся и добавил: – Вот завтра приду в класс и скажу Петьке Горбушкину: «Пит, а Пит, дай ластик!» Небось рот разинет, ничего не поймёт. Вот потеха-то будет. Верно, Денис?

      – Верно, – сказал я. – Ну, а что ты ещё знаешь по-английски?

      – Пока всё, – сказал Павля.

      Арбузный переулок

      Я пришёл со двора после футбола усталый и грязный, как не знаю кто. Мне было весело, потому что мы выиграли у дома номер пять со счётом 44:37. В ванной, слава богу, никого не было. Я быстро сполоснул руки, побежал в комнату и сел за стол. Я сказал:

      – Я, мама, сейчас быка съесть могу.

      Она улыбнулась.

      – Живого быка? – сказала она.

      – Ага, – сказал я, – живого, с копытами и ноздрями!

      Мама сейчас же вышла и через секунду вернулась с тарелкой в руках. Тарелка так славно дымилась, и я сразу догадался, что в ней рассольник. Мама поставила тарелку передо мной.

      – Ешь! – сказала мама.

      Но это была лапша. Молочная. Вся в пенках. Это почти то же самое, что манная каша. В каше обязательно комки, а в лапше обязательно пенки. Я просто умираю, как только вижу пенки, не то чтобы есть. Я сказал:

      – Я не буду лапшу!

      Мама сказала:

      – Безо всяких разговоров!

      – Там пенки!

      Мама сказала:

      – Ты меня вгонишь в