Вольтерьянец. Всеволод Соловьев

на губах его, когда он, пораженный всем виденным и слышанным, уже начинал себе задавать вопросы:

      «Да что же я тут делаю? Чего жду?.. Просто уйти без всяких объяснений!.. Ведь не сошлют же меня за это на каторгу!..» – этот внимательно глядевший на него господин тихонько подошел к нему и уселся рядом с ним на стул.

      – Вы, верно, только что изволили прибыть в Петербург и еще не знакомы со здешними порядками? – проговорил пожилой человек, обращаясь к Сергею.

      Тот поднял глаза и изумленно взглянул на него. Лицо незнакомое, но голос такой мягкий, и в нем звучит участие. Вот и улыбка искривила несколько бледные, крупные губы – такая тонкая, саркастическая улыбка.

      – Да, я только что приехал и не знаю здешних порядков, – ответил Сергей, внимательно разглядывая нежданного своего собеседника.

      – Оно и видно, – продолжал тот, понижая голос.

      Но предосторжность эта была лишняя – их все равно никто не слышал: они были вдвоем в опустевшем углу обширной комнаты.

      – Оно и видно, – повторил он. – Вот ведь как вы всех этих господ напугали… Мы совсем не привыкли к подобным событиям, а это – событие!.. Быть допущенным во вторую приемную его светлости и уйти оттуда потому, что княжеская обезьяна не понравилась!.. Ах бог мой, да ведь мы счастливыми себя почитаем, если обезьянка на нас кинется и пошалит с нами – это обратит внимание его светлости, он нас заметит.

      Сергей глядел вопросительно и изумленно. «Чего ему от меня нужно?»

      Незнакомец, очевидно, понял его мысль.

      – Вас изумляет, что я подсел к вам и заговорил с вами, – сказал он, – я сейчас объясню вам, почему я это сделал. Вот уже восемь лет как частенько бываю я в этих апартаментах и имею даже честь быть допускаем туда, откуда вы вышли. И поверите ли, во все это время я ни разу не встречал человека, который бы бежал от обезьяны, который бы говорил, как вы, и глядел, как вы.

      Лицо его оживилось, глаза блеснули.

      – Я не могу удержаться, чтобы не выразить вам своего удивления и уважения, хотя, конечно, что вам в уважении незнакомого человека!

      – Своим изумлением вы изумляете меня в свою очередь, – отвечал Сергей, – и за что же вам уважать меня, – за то, что я показался вам, может быть, не совсем лакеем. Да, это правда, я не лакей, но что же в том достойного уважения? Я родился не лакеем и не могу им быть.

      – О, господин Горбатов (я слышал, как вас называли), вы принадлежите к знаменитому роду, предки ваши не раз записывали свои имена на страницах русской истории; но, взгляните, государь мой, и там, – он указал на запертые двери, – и здесь вот вы найдете представителей родов столь же славных, как и ваш, а между тем…

      Он усмехнулся.

      – Тем хуже для них, – проговорил Сергей, – и если вам угодно знать мое мнение, я скажу вам, что не считаю их потомками их славных предков. Благородство не в имени их, свое родовое благородство можно продать, растоптать, смешать с грязью. Благороден только тот, кто умеет сберечь полученное от предков достояние, то есть их прославленное имя!

      – Да,