Собачье танго. Елена Логунова

летней коллекции, – нормальным голосом сказала вдруг Машенька.

      Очнулась, болезная…

      – Да? Значит, точно не бомж, – кивнула баба Тося.

      – Так.

      Я вспомнила, за что парни из следственной группы всегда ругают граждан, оказавшихся в такой же ситуации, как мы сейчас.

      – Машенька, отомри и ступай обратно на тропинку, желательно по своим же собственным следам.

      – Я кто тебе, Чингачгук? – огрызнулась девица.

      А я-то к ней ласково, Машенькой назвала! У-у-у, стерва…

      Хотя в чем-то она права: где те следы, под распрямившимися лопухами уже не увидишь.

      – Тогда просто выйди из клумбы кратчайшим путем, по прямой!

      Слава богу, спрашивать: «Кто я тебе, Пифагор?» – девица не стала. Надо думать, скудное образование не позволило.

      Сама я тоже выбралась на дорожку и с ускорением двинулась в глубь микрорайона, не оглядываясь на Машеньку и прочих – бабу Тосю, незнакомый труп и отдельно взятую руку, которая в отсутствие тела в целом определенно не заслуживала того, чтобы с ней всерьез считались.

      Старушке соседке я, впрочем, на бегу бросила через плечо:

      – Баба Тося, стерегите труп!

      – Думаешь, удерет? – ехидно отозвалась она.

      Я не стала говорить, что прецедент уже был – вчера из этой же локации исчезла мертвая голова.

      Мне было некогда, я спешила.

      Моей целью был одноэтажный розовый домик в окружении раскидистых плодовых деревьев. С виду – истинный приют спокойствия, трудов и вдохновения, прелестный лирико-романтический уголок в городских джунглях.

      Когда мой папа был маленьким, здесь помещалась музыкальная школа, куда ходили немногочисленные девочки со скрипочками и мальчики с аккордеонами, а потом в моду вошла игра на фортепиано, и это круто изменило судьбу «музыкалки». Ее рояли и ученики стремительно размножились, перестали помещаться в четырех комнатах, и уже на моей памяти для них построили новое здание на пустыре, который за четверть века успел превратиться в симпатичный сквер. А помещения розового домика поделили между собой бухгалтерия РЭПа, участковый и детская комната милиции.

      Участковому досталась угловая комнатка с двумя окошками. На одном из них в безупречном порядке, четко по ранжиру, были расставлены горшки с разновеликими кактусами, из другого открывался ничем не застилаемый вид на черную от старости лавочку под раскидистой шелковицей.

      На лавочке, небрежно пряча в кулаке сигарету, курил пацан такой разбойничьей наружности, что его взяли бы в банду Робина Гуда без экзаменов: чумазый, давно не стриженный, с исцарапанными ногами и ссаженными костяшками на кулаках, но главное – с хитрющим взглядом ярко-голубых глаз.

      – Здоров, Василиса, ты опять проштрафился? – спросила я его мимоходом.

      – Да что вы, тетенька, я очень хороший мальчик! – захлопал глазками Васька.

      Василисой его прозвали еще в раннем детстве – за роскошные пшеничные волосы, которые его мамаша, профессиональный парикмахер, категорически не желала стричь из ностальгических соображений.