Убийца, мой приятель (сборник). Артур Конан Дойл

Меня привязали к колу и всадили мне в веки деревянные иглы, чтоб я не мог закрыть глаза. Моё горе при виде мучений женщин было всё же слабее тех упрёков, которыми я осыпал себя, когда думал, что с помощью всего лишь трубочки и лепёшек, лишённых всякого вкуса, я мог бы в последний момент вырвать их из рук палачей. Убийство, скажете вы? Я готов предстать пред Божьим судом и держать ответ за тысячу таких убийств. Грех, говорите вы? Да такой поступок мог бы очистить душу от скверны настоящего греха. Но если и теперь, зная то, что я знаю, я снова не сделаю того, что называют убийством, то, клянусь Небом, нет ада достаточно глубокого, достаточно пламенного, чтобы принять мою подлую, грешную душу.

      Полковник встал и снова пожал профессору руку.

      – Вы говорите здраво, – сказал он. – Вы смелый, сильный человек, знающий, что ему следует делать. Да, клянусь Господом, вы были бы мне большой помощью в случае, если б дело приняло скверный оборот. В предрассветные часы я часто мучился, раздумывая, как мне поступить. Однако пора бы уже Энслею сделать свои три выстрела. Пойду посмотрю.

      Старый учёный вновь остался наедине со своими мыслями.

      Наконец, так и не услышав ни грохота пушек, ни условленного сигнала о приближении подкрепления, он встал и только собрался выйти на улицу, как дверь распахнулась и в комнату, шатаясь, вошёл полковник Дреслер. Лицо его покрывала смертельная бледность, грудь вздымалась, как у человека, уставшего от бега. Он взял со стола бокал бренди, залпом осушил его, а затем тяжело опустился на стул.

      – Итак? – холодно спросил профессор. – Они не пришли?

      – Нет, они не могут прийти.

      Минуту-другую царило молчание. Оба пристально и печально смотрели друг на друга.

      – И это знают все?

      – Никто, кроме меня.

      – А как вы узнали?

      – Я был на стене, у потайной калитки – маленькой деревянной калитки, выходящей в розовый сад. Я заметил, что между кустами кто-то крадётся. Раздался стук в дверь. Я открыл её. Передо мной был татарин-христианин, весь израненный саблями. Он прибежал прямо с поля боя. Его прислал английский командор Уиндгэм. Им нужно подкрепление. Они расстреляли большинство патронов. Командор окопался и послал за подкреплением с кораблей. Пройдёт дня три, не меньше, прежде чем они подойдут. Вот, собственно, и всё. Боже мой! Столько нам не продержаться.

      Профессор нахмурил косматые седые брови:

      – Где этот человек?

      – Он умер. Умер от потери крови. Труп лежит у калитки.

      – И никто его не видел?

      – Почти никто.

      – О! так, значит, кто-то всё же видел?

      – Энслей мог видеть с башни. Он должен знать, что я получил известия, и захочет услышать их. А если я скажу ему, то и остальные узнают.

      – Сколько времени мы можем продержаться?

      – Час, самое большее – два.

      – Это наверняка?

      – Ручаюсь вам моею воинской честью.

      – А потом мы должны сдаться?

      – Да, нам останется только сдаться.

      – И у нас нет решительно никакой надежды?

      – Никакой.

      Дверь