Марш обреченных. Валерий Рощин

годы, лишили сил, выжали до капли всю кровь и выбросили на свалку – за высокий забор. И теперь я могу себе позволить только одно: взирать сквозь щелку забора на блеск и великолепие жизни, построенной за мой счет. Я надеялся, что родина излечит мою израненную душу, даст глотнуть свежего воздуха и сменит пропитанный пóтом мундир на свеженькую гражданскую сорочку. А на самом деле мне вкололи сильное обезболивающее и обрядили в смирительную рубашку…

      Странные диалоги с виртуальной совестью могли продолжаться часами. Они утихали, когда воспаленная память, выпущенная сном на свободу, внезапно подбрасывала давно позабытый сюжет; или разгорались снова и мучили до пробуждения. И так происходило почти каждую ночь.

      Напившись воды и вернувшись в комнату, останавливаюсь посреди комнаты.

      – Есть такое слово «НАДО»! Ключевое слово в любом подвиге. Или глупости.

      Я нахожу наш единственный с Ириной сотовый телефон – старенький, с быстро садившимся аккумулятором. Кажется, на счету еще остаются какие-то деньги. Затем вынимаю из бумажника визитку, на которой строгим шрифтом выведено «Барков Станислав Львович, полковник» и трясущимися пальцами набираю номер…

      Тщетно. Данные на раздумье сутки минули, и новый знакомец на звонки не отвечал.

      – Сука, – бросаю аппарат на стул, – всего-то и просрочил два часа. Ну и овощ тебе в помощь!..

      Ощупываю левую сторону груди, прислушиваюсь к сердцу…

      Потом допиваю содержимое бутылки и, рухнув на подушку, забываюсь мертвецким сном.

* * *

      А рано утром я никак не желаю просыпаться. Кажется, меня долго расталкивала мать, потом плеснула из чайника холодной водой. Лишь после этого я продираю глаза и ошарашенно лепечу:

      – Опять, что ли, дождь?

      – Вставай, Аркадий! – требовательно шепчет она. – Там человек пришел и уж полчаса дожидается.

      – Какой еще человек?

      – А я знаю? Представительный, хорошо одетый. Вежливый!

      – Да? – скребу небритую щеку. – Ладно. Щас только умоюсь. И это, мам… сооруди чайку.

      В небольшой комнате, именовавшейся залом, заложив руки за спину, расхаживает Станислав Львович.

      – О, проснулся? – улыбнулся он моему появлению.

      – Да. С петухами сегодня не вышло, – пожимаю протянутую ладонь.

      – Извини, что ночью не ответил на звонок – не мог. Решил вот утром заехать.

      – А-а… откуда ты узнал, что это я звонил? И как нашел, где живу?

      – Обижаешь, дружище, – смеется гость. – Или забыл, в каком ведомстве я работаю?

      – Ах, да. Присаживайся. Сейчас мама нам чайку принесет.

      – Мы можем здесь спокойно поговорить? Дома, кроме мамы, никого?

      – Никого. Жена в клинике на обследовании. Говори без проблем.

      Барков терпеливо дожидается, пока хозяйка ставит на стол две чашки чая и возвращается на кухню. Сделав первый глоток, спрашивает:

      – Ты ведь согласен принять участие в операции, верно?

      – Согласен.

      – Отлично. Скажи, тебе нравилась